- Вы знаете, мой миленький Ла-Кроа, я очень добрый малый и готов сделать вид, что верю всему, чтобы сделать вам удовольствие; что же касается до того, чтобы поверить этому… Вы тогда имели бы полное право посмеяться на мой счет.
Это маленькое апарте увлекло нас, меня и актера, в угол салона, близ двери в приемную, в эту минуту открытой. Я решил, что бедная Камилла не замедлит выйти, и лучше всего будет подождать ее на улице, чтобы можно было поговорить с ней так, чтобы взгляд Бонниве не упал на нас во время этого разговора. Я был вполне убежден, что, если не случится какой-нибудь неожиданной помехи, королева Анна сумеет окончательно выпутаться из всей этой истории. Я был вполне уверен, что помеха не может явиться со стороны Жака. Я знал его умение владеть собой. Он себя не выдаст. Я знал, что за такими вспышками, как та, на которую отважилась Камилла, всегда непосредственно следует упадок духа, и я не сомневался, что она дала себя теперь вести к буфету, как измученное животное. Сеннетерр и Брессоре, два других свидетеля, понявших подкладку этой сцены, также не принадлежали к числу людей, которые позволили бы догадаться о их проницательности. Один, несмотря на все свои смешные стороны, слишком любил г-жу де Бонниве, другой слишком заботился о том, чтобы выдержать роль корректного артиста. Один я своей нервностью мог выдать, что знаю слишком много. Итак, я пробирался к лестнице между двух групп, когда вдруг почувствовал, что кто-то схватил меня за руку. То был Молан, сказавший мне прерывающимся голосом:
- Поедем вместе. Мне надо с тобой поговорить…
- Я сейчас уезжаю, - отвечал я.
- Я тоже… вот свободное место, бежим…
Мы спустились с лестницы, не обменявшись ни словом. Мы надели пальто, продолжая молчать, под безличными взглядами лакеев. Только на тротуаре Жак сказал мне, сжимая мою руку с такой силой, которая доказала мне его гнев:
- Ты присутствовал при этой сцене? Ты видел, какую штуку осмелилась сыграть со мной эта подлая комедиантка?…
- Я видел, что она отмстила за себя, - сказал я ему. - Откровенно говоря, вы этого вполне заслужили, г-жа де Бонниве и ты. Но так как это не имело последствий и так как, никто не заметил ее намерения…
- Никто? А г-жа де Бонниве, ты принимаешь ее за дуру? А ее муж? Ты думаешь, он ничего не понял? И после того, что Камилла знала о ревности этого человека, после той опасности, которой, она видела, я подвергался, это подло, говорю тебе, это отвратительно. Но я ей покажу, что надо мной нельзя так потешаться… - продолжал он с возраставшей яростью.