Я видел, что, произнося эту фразу, он повернулся в сторону того отеля, из которого мы вышли, и в свою очередь удержал его за руку, говоря:
- Не думаешь ли ты вернуться туда и сделать ей сцену?
- Нет, - сказал он, - но я знаю ее кучера, того, которого она берет для своих вечерних выездов… Я условился с ним насчет цены раз навсегда. Я всегда был так добр к ней!… Я остановлю ее карету… Я хочу высказать ей все тут, сейчас.
- Ты этого не сделаешь, - прервал я, становясь перед ним и говоря все-таки тихо. Я боялся теперь любопытства всех этих кучеров, сидевших на своих козлах, в длинной веренице экипажей.
- Я сделаю это, - отвечал он вне себя, и как раз в эту минуту швейцар отеля выкрикнул имя, вызвавшее взрыв хохота у Молана, имя самой Камиллы.
- Умоляю тебя, - сказал я взбесившись, - если у тебя нет ни малейшего уважения к Камилле, подумай Ь г-же де Бонниве!
- Ты прав, - отвечал он, помолчав, - я сдержусь. Но мне надо поговорить с ней, непременно надо. Я сяду с ней вместе в карету, вот и все…
- А если она не захочет?…
- Она! - сказал он, пожимая плечами. - Вот увидишь…
Пока мы говорили, из вереницы экипажей отделилась одна плохонькая наемная карета, взятая по дешевой цене у ближайшего хозяина, отдающего экипажи внаем. Ее мизерность резко выделялась при сравнении с другими экипажами, тянувшимися вдоль улицы, с их нетерпеливо бьющими копытами лошадьми. Время, которое эта карета употребляла на то, чтобы подъехать под свод подъезда и выехать из-под него, показалось мне нескончаемым. Если мой товарищ позволит себе поступить неуважительно с Камиллой теперь, я на все решусь… Наконец, я вижу отъезжающую карету и сквозь окно различаю женскую фигуру, закутанную в манто с высоким воротником, так хорошо мне знакомую. Это была Камилла. Жак окликнул кучера, который узнал его. Он уже останавливал лошадь, когда опустилось окно и мы услышали, как актриса крикнула, высунувшись в него:
- Улица Линкольн, 23, слышите? Разве вы должны слушать приказания этого господина? - и, обратясь ко мне: - Винцент, - сказала она, - если вы не помешаете этому господину, - и она указала на Жака, - попытаться сесть в мою карету, то я позову полицейских…
Силуэты двух полицейских мрачно вырисовывались под одним из фонарей подъезда, и хотя этот маленький разговор был очень короток, но шум голосов уже заставил некоторых из кучеров, сидевших на козлах экипажей, наклониться. При этой угрозе Жак не осмелился повернуть ручку дверцы, на которую он уже положил свою руку. Он отступил на шаг, и карета двинулась вперед, причем голос Камиллы повторял: