При этом порыве самозащиты что-то дрогнуло в светлых глазах Мориса; он весь задрожал. Жюли с ужасом видела, как он встал и шел к ней, она готова была думать, что он хочет совершить над ней насилие; дрожащая, как в лихорадке, рука молодого человека дотронулась до ее обнаженного плеча… Но эта рука только судорожно уцепилась за шарф и сорвала его с молодой женщины резким движеньем; Морис поднес его к лицу, к губам и стал вдыхать его аромат, рвать его зубами… Жюли казалось, что в эту минуту она чувствует его зубы на своем теле… Она вскрикнула, как раненая, и с пылающими щеками выбежала из комнаты.
Оставшись один, Морис выпустил из рук этот кусок душистого кружева. Он чувствовал себя измученным, утомленным, как будто эта неодушевленная вещь была живым трепещущим предметом.
Он прошел в соседний будуар и обтер себе лицо влажной губкой, но и от нее также пахло духами любимой женщины. Тогда, охваченный каким-то страхом в этой заколдованной комнате, он убежал из нее, как вор, прошел коридором к лестнице левого флигеля отеля, и спустился прямо в сад. К подъезду одна за другою подъезжали кареты с ярко горящими фонарями, из них выходили элегантные дамы в светлых и темных ротондах и чопорные джентльмены.
Он стал ходить по парку. Было холодно, на замерзшей земле гулко раздавались его шаги, на светлом небе кое-где виднелись бледные далекие звездочки. Морису хотелось на этом свежем воздухе успокоиться, освежиться от овладевшей им лихорадки; сначала это не удавалось ему. Но потом он стал успокаиваться; пульс бился уже не так быстро. Он думал о том, что произошло… «Подобные сцены будут повторяться, это несомненно. Мы живем в одном доме, мы постоянно видимся. Она любит меня достаточно сильно для того, чтобы позволить мне сделать все, что я захочу… Я также ее люблю; мы будем любовниками».
Здесь его грезы останавливались. Как пилигрим после всех тревог и опасностей в дороге удивляется, видя перед собою крыши города, в который он шел, так и он заранее предчувствовал грустную сторону обладания.
Он подошел к отелю; сквозь ветви деревьев светились окна фасада. Кареты подъезжали уже реже. Запотевшие изнутри окна пропускали только яркое освещение зала; мимо них мелькали тени человеческих фигур. Холод этой морозной ночи вдруг охватил члены молодого человека и заставил его вздрогнуть. Он вернулся в дом по той же лестнице, по которой спустился, прошел столовую и вошел в залу через внутренние комнаты. Таким образом, он незаметно очутился на балу, минуя главные двери, подле которых находилась г-жа Сюржер. Почти все приглашенные были ему незнакомы; он увидел целую толпу финансистов, литераторов, космополитов. Он мог пройти, не пожимая слишком большого количества рук, ко второму окну от входа, которое он избрал себе обсервационным пунктом. Оттуда, из углубления небольшой ниши, он прекрасно видел Жюли.