Тогда, как грешник, чувствующий себя покинутым Богом, не в силах более сопротивляться, умышленно поддается искушению, так и он вызывал в своей памяти образ Клары, грезил, что она не покидает его…
Кроткая тень Жюли бледнела, исчезала и только образ молодой девушки, как укол шприцом морфиномана, оживлял его. «Мы женаты… Мы здесь, вдвоем, совсем, совсем одни!» Он шел по белой дороге; он старался представить себе, что Клара здесь, около него, своей эластичной походкой она оставляет маленькие следы на пыли, как когда-то там, на скалистых берегах Средиземного моря. Он думал о счастье прижать свои губы к этим дорогим полуоткрытым губам, прислонить свою грудь к этой молодой груди. В овладевавшей им лихорадке его совесть допускала мысль об измене Жюли. «Жюли будет страдать… Ну, что ж! Это в порядке вещей. Разве я ее обманул? Разве я связал ее обещанием быть вечно ей верным? Следовательно я свободен».
Он увлекался этим бесстыжим проектом. «Да… Клара будет моя. Ничто не может этому помешать. Мне остается хоть завтра же вернуться в Париж и, если я захочу, она будет моей женой».
В течение четырех или пяти дней он жил этой мечтой; он соединялся с молодой девушкой и, действительно, забывал любовницу. Он любовался пейзажами с тайной надеждой, что будет любоваться ими вместе с нею. Мало-помалу в него вселилась такая уверенность, что он уже с верой начинал смотреть на будущее. За столом, в кургаузе, во время прогулок, эта мысль, как верный друг, не покидала его.
Раз, когда он отправился в горы, одно селение своим живописным видом привлекло его внимание. Это было у подножия Тонюса, вблизи Альткенига и Большого Фельдберга. Деревушка раскинулась на холме у подножия гор. Над ней возвышалась башня XIII столетия с массою окон и круглой аспидной крышей. Дорога подымалась, вилась террасой вокруг холма; по краям ее стояли виллы. С этой дороги, с балконов вилл открывался прелестный пейзаж: маленькая долина в форме зеленой раковины, несколько прудов, лес загораживал горизонт по направлению к Гамбургу, а в одном месте открывался вид на огромную, плоскую, желтую Франкфуртскую равнину.
«Если бы я приехал в Германию с ней, - подумал Морис, - я остановился бы здесь… Я бы нанял одну из этих вилл».
Сколько раз с тех пор, как Морис был один в этой незнакомой стране, он воображал, переживал эту свободную поездку с Кларой, это ревнивое уединение вдвоем, всегда ненасытное в первые дни!
«А между тем это возможно! Мне остается только захотеть. И я хочу… но я этого не сделаю!»
У дверей виллы, около которой он остановился, прибита была записка: «Haus zu vermiethen». Ему захотелось хоть слегка осуществить свою мечту. Он вошел в сад, позвонил. Старуха отворила ему.