В её словах слишком много боли и паники.
Злата затихает. Я скриплю зубами.
— Гнида.
— Он… говорил о детях. Что хочет их и обязательно приведёт учиться в ту самую школу. Понимаешь? О детях! Это так… больно. Невыносимо. Ведь если бы не он… не его жестокость. У меня был бы сын. Представляешь? Маленький мальчик. Мужчина, который любил бы меня просто за то, что я вот такая, неправильная и несовершенная, существую. Просто любил.
У меня сжимается что-то за ребром. Сердце,что ли? Чудеса. Ещё и в горле першит.
— Подонок.
— Знаешь… я хочу его убить, — вздыхает и зарывается носом в выемку между моей шеей и плечом. — Не могу никак его простить. Безумие, да?
— Нет, не безумие. Он достоин самой паскудной смерти. Но тебе его подлой шкурой пачкать руки нельзя, ты слишком светлая для этого. Даже у Романова не получилось тебя испортить.
— Ты слишком хорошего обо мне мнения, — хмыкает и снова целует моё плечо. — Я злая и не умею прощать. Иначе бы давно отпустила ненависть к Коле.
— Отпустишь.
— Думаешь?
— Уверен. Когда увидишь его голову на блюде, сразу отпустишь.
— Ты же не серьёзно… ты ведь не будешь его убивать. Не станешь?
Но я молчу. Не хочу врать, но и правда сейчас — не самый лучший выбор.
Потому я поддеваю Злату, усаживаю верхом, а она охает, впиваясь глазами в свежий шрам на моём животе.
— Тебе больно?
— Помолчи, мать Тереза, — усмехаюсь, а мой член снова уже готов к бою.
Наш секс неторопливый и нежный, хотя мне хочется совсем иного. Но слишком свежи ещё раны, слишком много сил я угрохал в экстренное восстановление. Но даже в этом есть своя прелесть, когда надо мной Злата. С ней всё какое-то другое.
Я давлю в себе тысячу мыслей, омрачающих мой покой. Отдаюсь этому моменту, а жадные взгляды Златы прошивают меня, точно пули.
— Ты охрененная, — выдыхаю на пике удовольствия, нахожу рукой возбуждённый клитор Златы и сдавливаю, растираю пальцами.
Она судорожно сжимается вокруг члена, выдавливает из меня то, чего никто и никогда не мог выбить, отдаётся оргазму со всем пылом, выгибается. Я накрываю её грудь рукой, сжимаю правую, потом левую. Играюсь, балуюсь. Злата трепещет, кричит что-то неразборчивое, но я в этой какофонии слышу своё имя.
— Без презерватива, — удивляется Злата, когда через некоторое время лежим рядом, впаянные друг в друга.
— Угу.
Больше эту тему не развиваем. Я видел её карту, я знаю, что никаких детей у Златы быть не может. Не после того, что сделал с ней Романов. И даже если будут, это настолько призрачный шанс, что вряд ли когда-то выпадет.
— Спи, — целую Злату в макушку, пахнущую луговыми травами и полевым цветом. — Скоро утро.