— Пойдемте. Повелитель уже ждет вас.
Слова звучали как приговор, заставляя меня сделать первый шаг на одеревеневших ногах, которые непослушно отказывались сгибаться, умоляя бежать отсюда как можно дальше. Мы вновь шли по скатам, только теперь вверх, и это давалось мне все так же тяжело, не смотря на выданные сестрами легкие туфельки на плоской подошве, которые хоть и не так скользили как мои, но не прибавляли необходимых моему телу сил. Натея ползла впереди, ни разу не обернувшись, совершенно игнорируя мои резкие выдохи при очередном подъеме, чему я не могла нарадоваться. Еще не хватало, чтобы меня отчитали за слабость или медлительность, что, судя по каменному лицу женщины, одно из важнейших состояний ее обращенного внимания.
Спустя шесть подъемов я чувствовала, что больше не в силах, и как ответ на мои молитвы мы остановились перед широкой дверью, из темного крепкого дерева из-за которой не доносилось ни звука.
— Вам сюда. Зайти и остановиться, голоса не подавать пока не прикажут. — Отрапортовала она и спустя секунду добавила. — Не сопротивляйтесь. Желаю удачи.
Она поклонилась, вызвав у меня удивление и постучав, открыла дверь, чуть подталкивая меня вперед.
Тихо. Темно.
Пока я была в купальне, солнце совсем скрылось за горизонтом, и погрузило просторное помещение во тьму, которую развеивали только мирно горящий камин и лишь пара высоких подставок с несколькими тусклыми свечами. Я оставалась стоять на месте, чувствуя, как вспотели ладони, и колени предательски дрожат, вынуждая сдвинуть ноги максимально близко, чтобы не осесть на пол, укрытый бархатным ковром. Тишина нагнетала, и мне все сложнее было смотреть в пол, от страха, что из темноты покажется что-то жуткое, леденящее чувства, то, от чего я точно потеряю сознание, что мне было совершенно ни к чему. Я все чаще приподнимала голову, рассматривая убранство, обставленное явно не дешевой мебелью. Все вокруг буквально кричало о роскоши и одиночестве. Я успела заметить статуэтки на камине, которые, скорее всего, не трогали уже много лет, книги, которые не читали и огромную кровать, с пышным балдахином, у которой был один единственный хозяин.
В свежем воздухе проветренного помещения все равно пахло тоской и злостью. Я с трудом понимала, как мне удается различать эмоции по запаху, но они были столь тяжелы, словно меня придавило мраморной плитой, заставляя покориться и растечься под ней никчёмной лужицей.
— Еще одна. — Голос был тих, но меня словно плетью прошибло вдоль позвоночника, и я еще ниже опустила голову, от того, как зазвенела тишина в ушах. — Ты из тех, которые падают в обморок? — Со злой усмешкой спросил мужчина, чье местонахождение я так и не смогла понять, пытаясь прогнать это дурацкое чувство оцепенения. — Отвечай!