Его женщиной? Мне некогда задуматься, потому что темп движений пальцев растет, я цепляюсь за его свободную руку, поднимаю бедра, прикрываю глаза.
— Кончишь для меня? — склонив голову, интересуется он невинно, но совсем севший голос выдает возбуждение. К среднему пальцу присоединяется указательный, они снуют внутри резче и резче, пока большой все так же неторопливо скользит по набухшему бугорку. И вынести это нет никаких сил.
— Хочу тебя… внутри… — еле выдыхаю я, и Альберт выдергивает пальцы и ложится на меня всей тяжестью, входит на полную длину и подхватывает тот же безумный темп. Я задыхаюсь, я на грани, на тянущейся в бесконечность лезвийно-острой грани удовольствия — и боли. Потому что — последний раз. И пока он вонзается в меня, рычит, сгребает мои плечи и вжимает меня в себя, я балансирую на острие, режусь об него и наконец выдыхаю отчаяние и прощание.
Кажется, он так и не заметил, что я не кончила — застонал, прикусывая кожу на моем плече, уткнулся куда-то в шею, а потом уже встал и пошел в ванную. Возвращается он, уже застегивая часы на запястье. Значит он в какой-то момент их снял, вспомнив, как они царапались. Это так трогательно, что я закусываю губы.
— Уходишь?
— Ага, — отзывается он, надевая рубашку. Застегивает штаны, находит свои ботинки. Я наблюдаю за ним, запоминая навсегда. Великолепный курортный роман. Короткий — но тут я сама виновата. Зато жаркий. Кто бы от такого отказался после трех лет воздержания? Впрочем, свою коробку презервативов я так и упаковала обратно в чемодан. Пусть летает со мной как талисман.
Альберт оглядывается, не забыл ли что, а я заворачиваюсь в одеяло, чтобы проводить его и получить свой прощальный поцелуй у дверей. Он замечает горку сапфиров на столе, спохватывается, сгребает их в карманы как очистки от семечек и поворачивается ко мне.
Я встаю на цыпочки и нежно целую его в губы. И говорю — шепотом, чтобы не сорвался голос:
— Спасибо тебе за роскошный роман.
— Эй, он еще не кончился, — Альберт держит меня за подбородок и продолжает целовать. — Что это ты придумала?
— Кончился, — шепчу я ему в губы. — Никому из нас не надо это тащить в Москву.
— Что за чушь, куда это ты собралась? — он обнимает меня за талию, но я делаю шаг назад и сажусь на кровать.
— Мы отлично провели время, — улыбаюсь я. — Ты был великолепен.
— Я все еще великолепен, — возражает он. — И в другом полушарии тоже.
— Слушай, ну не надо все усложнять. Курортные романы никогда не перерастают во что-то большее. У тебя своя жизнь, у меня своя.
Он смотрит на меня и хмурится, словно я говорю на иностранном языке, которого он почти не знает и теперь силится понять.