Все становилось чужим.
Я вздохнула, еще раз с грустью окинула номер, в который больше не вернусь, и вышла, закрыв за собой дверь.
Шерхан ждал меня у лифта. Коробки стояли на полу. Я протянула Шерхану ключи.
— Не мне, — покачал головой он. — Девчонке внизу.
— Хорошо, — тихо ответила я.
Он не смотрел на меня, и я тоже стала избегать на него смотреть. Мы будто разводились и от этого было тяжело на душе. Я хотела о многом поговорить с ним, но видя его явное нежелание общаться сейчас, не лезла.
Странная вещь — тоска. Как описать то, что не имеет конкретных характеристик? Просто гложет что-то где-то там глубоко в душе. Смутно и неясно. Гнетет потихоньку, мрачными штормовыми волнами наступая на мечты и надежды. Опрокидывается, откатывается, опрокидывается вновь. Грустно, щемяще, беспросветно.
И вроде бы приятный красивый закат за кухонным окном моей старой квартиры. Вроде бы чисто в доме и много новых вещей в коробках в коридоре. Красивых и дорогих. Вроде бы нет больше никакого долга, а есть совершенно нормальная запись в трудовой книжке. Вроде все хорошо.
Только вот — щемящая душу тоска…
Я давно не чувствовала себя такой одинокой, как в тот вечер, когда Шерхан подвез меня к моему дому, помог отнести вещи на этаж, отказался зайти на чай, сухо попрощался и, зайдя в вызванный и подъехавший лифт, скрылся за сомкнувшимися дверьми.
Я ничего не понимала. Обняв себя за плечи, стояла в центре гостиной, за окном которой садилось за высотки вдали красное солнце и ничегошеньки не понимала.
Еще вчера утром Родион разбудил меня поцелуем и чашкой свежеприготовленного ароматного кофе. Еще вчера мы с ним весело смеялись по дороге в Москву, подтрунивали друг над другом и даже подпевали вместе известному, прилипчивому хиту, звучащему по радио. Еще вчера он был тем самым Родионом, к которому я так быстро привыкла и которого я долгое время не знала, хотя знакома была к тому моменту с ним уже больше недели. Тем самым непохожим на того себя, к которому я чуть меньше месяца назад села в машину и которому сделала от отчаяния минет. Тогда он казался мне ужасом, наделенным огромной властью, грубым и быдловатым вершителем судеб, которому я имела дурость задолжать огромные деньги в результате бухгалтерской ошибки. Он безусловно привлекал меня своей мощью, своей властной манерой общаться, напористым и сильным характером, но одновременно с тем и сильно пугал.
А потом наступил момент, когда я поняла, что перестала его бояться. И этот момент был совсем недавно, на выходных, в сине-серо-белом подмосковном особняке, напоминающем ухоженную усадьбу девятнадцатого века. Я вдруг увидела в нем человека. Живого, не карикатурного. Настоящего. Доброго, заботливого, внимательного. И поняла, что несмотря на его силу — и характера и физическую, несмотря на суровый и молчаливый нрав, на привычную хмурость, на безусловную мужскую авторитарность и совершенно другой, незнакомый мне образ жизни, он стал для меня кем-то совсем другим. Каким-то своим. Близким и теплым.