А раз не могу понять, то можно отставить в дальний угол до лучших времен, когда наступит время.
Так я и сдружилась со своей шизой. Которая не отступала ни на шаг.
Нет. Она не была со мной постоянно. Лишь в определенные периоды времени. Рано утром. И когда я выходила на улицу.
Почему-то в другое время не посещала.
Видимо, даже у шизы бывают часы работы и отдыха. А вот выходных не было.
— Так, а остались ли у нас яйца? — я полезла в холодильник.
На ячеистой полочке сиротливо, как одинокий голубь на нити проводов, примостилось последнее яйцо.
— На омлет мало, а для оладьев в самый раз, — пробормотала, доставая яйцо с голубым клеймом «желток солнца».
От солнца в яйце была только форма желтка, но никак не цвет. Бедные куры, замученные в тесном прозябании в неволе, несли бледные яйца. То ли дело деревенские. Возращенные на вольных хлебах. У них даже яйца ярко оранжевые, радостные и веселые. Такие есть только в деревне. У бабушки Антона.
Я вздохнула. Завтра суббота, значит, завтра после обеда нам обязательно надо ехать в деревню. Хочу ли я или не хочу это никого не волнует. Я обязана.
— Мама, доброе утро! — в кухню, шлепая босыми ступнями, в полосатой пижаме вошел Антошка. Он кулачком тер глаза, жмурясь от яркого света. — Опять ты проснулась, словно соловушка. Говорил же я тебе — поспи. Я приготовлю завтрак.
Нежная заботы сына, такого маленького и одновременно взрослого, умиляла до слез.
У меня сердце сжималось всякий раз когда я думала как же мне повезло однажды.
Нелепая случайность, глупая обида, стечение обстоятельств вылились в то, что теперь у меня есть он. Антошка. Моя радость. Моя кровинушка. Мой мальчик.
— Давай вместе, сынок. Так быстрее и веселее. Ты не против?
— Мамулик, я только «за».
— Надень тапки, — напомнила. Как напоминала каждый день. Но толку от этого было крайне мало. Сын так и не привык это делать на постоянной основе.
Глава 2
Завтрак, приготовленный в четыре руки гораздо вкуснее, чем точно такой же, но сделанный только мною.
Почему?
Потому что приправлен любовью, сбрызнут каплями доверия и окутан хорошим настроением.
Когда я смотрю на сына и вижу как он старается, чтобы мне угодить, сделать приятное, то понимаю, что счастье есть. Такое, от которого в душе порхают бабочки, а еще хочется петь.
— Мам, ты сиди. Я сам налью чай, — деловито встает он из-за стола.
— Осторожно. Чайник горячий. Не обожгись, — не выдерживаю и начинаю учить.
Тут же «прикусываю» язык, да поздно. Сколько раз говорила сама себе — Кларисса, не лезь. Пусть сам. Пусть учится. Дай сыну возможность проявить себя. Не спеши помогать. Он уже достаточно взрослый, чтобы сделать все не просто самостоятельно, а хорошо. И все равно не получается промолчать. Поучаю, как когда-то поучали меня. Оттого мысленно кривлюсь.