— Да ну? — усмехнулась мать и на миг прикрыла глаза. Попытка сдвинуться с места забрала последние остатки сил.
— Пусть не с Себастьяном. Я бы поступила в университет и стала бы высококвалифицированным магом не в двадцать шесть, а на несколько лет раньше. Я бы стала счастливой не вопреки, а благодаря тебе. Но…
Я взглянула на ее лицо, ища ответы. С каким нескрываемым отчаянием я молила богов о том, чтобы увидеть ее сожаление или вину, но увидела лишь плохо скрываемую насмешку.
— Но ты ведь так и не поняла, да? — заключила я. — Ты до сих пор не понимаешь, почему я предпочла разорвать связи со всеми друзьями, родными, со всем прошлым, лишь бы не видеть тебя.
— Ты должна быть благодарна мне! — фыркнула мать, и в ней я увидела прежнюю леди Симону, надменную аристократку. — Я воспитала тебя. Я твоя мать, и ты должна была слушаться меня! Знаешь, кем сейчас является Сим Норман? Он руководит вормесской службой безопасности, а ты могла бы быть женой такого влиятельного человека!
— Что ж, я не завидую вормесской службе безопасности, — криво усмехнулась я.
Мать хотела что-то сказать, но внезапно громко закашлялась. Губы ее окрасились красными каплями крови.
На звук кашля отреагировала сиделка, молодая девушка. Все это время она стояла в коридоре, позволяя нам остаться наедине, а сейчас вошла и, достав из глубокого кармана фартука платок, поднесла его к губам моей матери, осторожно вытирая кровь.
Я подождала, пока приступ пройдет, а потом произнесла, ничуть не стесняясь сиделки:
— Пусть боги отправят тебя в лучший мир, мама. Я постараюсь не вспоминать о тебе плохое.
В голове осталась картина того, как я вышла из спальни, как спокойно и тепло попрощалась с отцом и Леопольдом, как вышла из поместья и, не оглядываясь, вышла за ворота. Но это была не я, как будто телом кто-то управлял. И только сидя в закрытом экипаже очнулась от боли внутри. В груди, где должно быть сердце и, по утверждению целителей, душа, отчаянно свербело и ныло, как будто сквозь кожу проникал игла и сейчас втыкалась во все внутренности.
Я согнулась, прижимаясь грудью к коленям, и спрятала лицо в ладонях. Еще никогда я не плакала так отчаянно, навзрыд, даже когда в первые месяцы в Родероне одолела отчаянная тоска по дому. Слезы не переставали течь, замочив плащ и немного платье, а всхлипы заглушал городской шум и топот копыт.
Я действительно отпустила прошлое и не злилась на мать, но было больно осознавать, что я так и не стала для нее кем-то важным. Поэтому и слезы, и внезапная истерика.
В гостиницу я заходила, спрятав лицо под капюшоном. Нужно было постараться, чтобы в тени плаща разглядеть опухшее лицо и покрасневшие глаза. В коридоре мне встретился Ингвар. Поначалу он не заметил моего состояния.