— Ты теперь моя вещь. – Генерал одним махом рушит все мои надежды. Его пальцы все так же удерживают мой подбородок, и я благоразумно не пытаюсь вырваться. – Я никогда не беру того, что мне не нужно, а с тем, что ценю, обращаюсь бережно и аккуратно. Например, с мечом.
Тьёрд все-таки убирает руку, но лишь для того, чтобы снова перехватить меня за горло стальной пятерней. Я схожу с ума, потому что на секунду испытываю облегчение от происходящего. Он уже делал так, уже «успокаивал» меня этим жестом. То, что знакомо, даже если причиняет боль, не пугает так сильно, как неизвестность. По крайней мере в прошлые разы я сохранила свою жизнь.
— Я ценю свой меч, Дэми, - спокойно, чуть тише, чем обычно, говорит Тьёрд. Его пальцы сжимаются сильнее, вынуждают идти к нему навстречу, сокращая пространство между нами до слабого вдоха. Если мне захочется глотнуть воздуха полной грудью – мы обязательно прикоснемся, а это – последнее, чего я хочу. – Меч спасал мне жизнь множество раз, он был со мной в те дни, когда от смертельных ран я едва не отдал богу душу. Он был рядом, когда я стал тем, кем стал. И я, поверь, ценю этот кусок черной стали куда сильнее, чем одну строптивую дикую кошку. Потому что она пока не сделала ничего, чтобы заслужить мое расположение.
Вторая рука проскальзывает между нами, укладывается мне на живот и надавливает, заставляя меня подняться на носочки. Он слишком высокий, чтобы наша заметная разница в росте сильно сократилась, но я делаю это просто потому, что монстр как будто знает, как вынудить меня повиноваться каждому его движению.
— Ты понимаешь, о чем я, Дэми? – Красные глаза темнеют, становятся насыщенно багряными, почти теплыми, но я не даю себя обмануть этой переменой. Огонь, даже если над ним можно согреть ладони, все равно сожрет плоть, если забыться.
— Мне двадцать лет, господин, я знаю, чем жена обязана услаждать мужа.
В этот момент его лицо меняется. Не смягчается и не становится довольным, хоть я только что практически пообещала выполнять все его прихоти. Он просто смотрит… как будто куда-то внутрь меня, глубже, чем смотрели все другие люди. Может быть, я снова сделала что-то не то? Может быть, он снова думает, что я – лгунья, и стоит повернуться ко мне спиной, как в ней тут же окажется припасенный для «любимого мужа» кинжал?
Мысль о кинжале и об избавлении, которое сделало бы меня вечно свободной, приятно греет душу. На окраине сознания проносится приятная картина, от которой кончики пальцев стремительно теплеют, и даже тлеющий взгляд генерала не в состоянии украсть каплю разгорающегося во мне огня. Я могла бы быть счастлива, избавившись от отчима и Намары… и от мужа, который только что определил всю суть нашего брака – я буду его вещью до тех пор, пока буду податлива и полезна.