— Дебора лишь хотела забрать то, что принадлежало её семье по праву, — повернувшись ко мне, произнёс Стоун.
— Я так понимаю, король думал иначе, — перестав изучать конвульсии сестры, заметила я, переводя взгляд на него.
Не то чтобы мне было жаль Роуз, но смотреть на эти мучения неприятно. Зато очень хорошо характеризовало их отношения.
— Он воспользовался случаем и казнил её, решив таким образом забрать себе всё наследие дома Мейсонов.
— А мать была такая дура, что согласилась на все условия и даже во время суда не подумала возражать? Да брось, Стоун, я видела запись судебного заседания. Она подтвердила все обвинения.
— Чтобы спасти вас. Тебя и сестёр. И меня, — отозвался мужчина.
Оставаться равнодушной было всё сложнее. Сама мысль о том, что мать пожертвовала собой ради меня, что-то ломала внутри, перестраивала. И ледяная броня, сковывающая сердце, начала покрываться мелкими трещинами. Словно я опять стала маленькой девочкой, которую все бросили.
— И я должна в это поверить? — спросила у него, стараясь, чтобы голос звучал ровно и спокойно.
— Не должна, но ты поверишь. Сокровища семьи Мейсон давно притягивали взгляды, искушали, и король лишь ждал предлога, чтобы нанести удар. Дебора слишком большой вес стала занимать в обществе, слишком возвысилась, слишком много знала и умела. А таких не любят.
Особенно если ты ведьма.
— И вы ждали двадцать лет, чтобы воплотить свой план в жизнь? — насмешливо поинтересовалась я.
— Хранилище было скрыто. Смерть твоей матери и прямой наследницы закрыла его, спрятала. И лишь пару месяцев назад завеса, что скрывала его, открылась.
— Тут пригодилась шкатулка, которая так удачно оказалась у вас.
— Дебора сама мне отдала. Ты ведь смогла расшифровать запись, она говорила, что ты сможешь.
— Любимая дочка, — сплевывая кровь на белый ковёр, отозвалась Роуз и поднялась, опираясь рукой о спинку кресла.
— У нас разные понятия о любви. Вас она растила, меня сдала в пансион. С глаз долой, — резко ответила ей, не удержавшись. Впрочем, я довольно быстро взяла себя в руки, тряхнула головой и улыбнулась. — Неважно.
— Ты была для неё всем. Твоя фотография стояла у неё на тумбочке, — брызгая ядом, заявила сестра, выпрямляясь, расправляя плечи и сверкая глазами. — Каждый раз, возвращаясь с приёма, мама запиралась в комнате и плакала. Тебя она любила, но не нас.
— Я же сказала, это неважно. У вас своя правда, у меня своя. Где Рой?
— Жив, — отозвался Стоун, положив на стол небольшую металлическую бляшку, которая едва слышно звякнула и затихла.
Такую носили все инквизиторы, прицепляя себе на форму как знак власти. Мне не надо было вставать, чтобы понять, чьё имя там находится. И пусть я никогда не видела её у Роя, но знала, что она у него есть и сам, по доброй воле, мужчина никогда бы с ней не расстался. Это как моё удостоверение ведьмы.