Ноттен подался вперед, вглядываясь в мое лицо небесно голубыми глазами.
— И не попросила больше ничего? Отпустила из жалости к твоему состоянию? Не угрожала, не уговаривала? Ничего больше не говорила? Звучит весьма странно… Разве у нее есть другой сосуд?
Лучше бы белого айха здесь не было. Сама его аура заставляла выложить все на блюдечке. Я прикрыла глаза и несколько раз мысленно повторила: «Май-йох», подавляя в себе светлую магию, которая так отчаянно рвалась к Ноттену и искренности. После третьего раза эта тяга заметно снизилась. Открыла глаза и произнесла отчетливо:
— Больше ничего важного. Насколько я поняла, других сосудов у нее нет. А ее недавний голод был ненамеренным — так Богиня тосковала по человеку, в котором видела свое спасение. Не убивайте пришельцев — и не получите повторения.
Ноттен недоверчиво качал головой, а потом и озвучил причину:
— Ты что-то скрываешь. Никак не могу понять что именно и, главное, зачем…
Ринс шагнул вперед, привлекая мое внимание к себе:
— Катя, ты говоришь правду?
Соврать ему было намного проще — больше меня не сдерживала клятва:
— Чистую правду, айх. И ничего важного не скрываю. Быть может, кроме того, что меня потрясло место ее пребывания — хуже любой тюрьмы. Я даже рада, что большую часть времени она спит, — сделала паузу и добавила: — Мне тоже не помешало бы.
Ринс кивнул, не усомнившись в моих словах. Ноттен же поддался своей извечной заботе:
— Представляю, как тебя вымотал этот опыт, бедняжка. Сейчас я не могу ничем помочь, только отварами и…
— Я могу, — перебил его Ринс. — Мое дыхание поможет. Ноттен, раз все так разрешилось, возвращайтесь в комнату. Поведение Богини выглядит нелогичным, но пока все равно нет других данных.
Он подошел ко мне, взял за руку, поднимая. Но вначале перенес нас в знакомые покои, а лишь затем склонился к губам.
— Рот открой, — то ли попросил, то ли приказал.
Я послушно приняла его дыхание, сразу почувствовала себя бодрее. Но Ринс не отстранился, а снова коснулся губ уже поцелуем. Не стал напирать и углублять, с непривычной для себя нежностью больше лаская, чем возбуждая.
Затем прижал к себе и прошептал в висок:
— Я испугался. И меня тошнило от собственного бессилия — я просто не знал, что делать. Доступ в ловушку запечатан, сам путь к ней скрыт. Разумеется, я бы смог его найти, вытряс бы все ордена, могущие обладать этой информацией. Но сомневался, что успею вовремя. Два цина я чувствовал себя обмочившимся ребенком в подвале посреди хаоса, на который не могу повлиять.
Не было похоже, что его волнение было именно таковым. Радости от встречи я больше увидела от Ноттена, чем от него. Потому и уточнила — мне было важно услышать полное объяснение: