Бедный негр (Гальегос) - страница 144
За все эти годы Антонио де Сеспедес так и не увлекся ни одной женщиной, и, хотя в семье его поведение объяснялось тоской по Луисане, на самом деле причина тут крылась в его необыкновенной страсти к военному мундиру. Эта страсть росла и ширилась с каждым днем, и бравый офицер принял твердое решение не обременять себя ничем, что могло бы помешать его карьере. Всю свою любовь и привязанность он отдал мечу, и единственной победой, к которой он стремился, было обретение новых галунов и нашивок.
Но в его оборонительных укреплениях все же был один плохо защищенный участок, и здесь он отступил под неумолимым натиском красоты и приятных воспоминаний.
«Здесь все по-прежнему, — подумал он, вспоминая страхи Кармелы и Аурелии, которыми сестры так охотно с ним делились. — Здесь все, как прежде».
Но это самодовольное удовлетворение мужчины, который увидел, что за столько лет он не нашел замены в сердце любившей его женщины, вскоре было развеяно с помощью ловких маневров.
— Я готов исполнить любой твой приказ, — сказал Антонио. — Быть к услугам всей вашей семьи, — и, в первую очередь, разумеется, быть полезным тебе. Вы живете слишком уединенно в этом доме и можете подвергнуться различным неприятностям и даже опасности. Если ты не возражаешь, я размещу здесь своих верных солдат…
Луисана не дала ему договорить:
— Солдат?! Нет, Антоньито, не бросайся людьми, которые тебе самому могут пригодиться для личной охраны.
Уменьшительно-ласкательное имя, которым Луисана назвала бравого офицера, неприятно резануло его слух; Сесилио-старший еще больше усилил это неприятное ощущение, ехидно заметив:
— Деточка моя! Да как ты можешь отвергать защиту меча!
На это ехидное замечание оскорбленный защитник отечества лишь иронически улыбнулся.
— Какой вы всегда находчивый, дядя Сесилио! А ты все такая же дерзкая, кузина!
— Полно, полно! — успокоил офицера лиценциат. — Не сочти это за злой умысел, мы просто пошутили.
Луисана, немного облегчившая себе душу разговором с кузеном, который она предварительно обдумала, все еще была настроена воинственно.
— Видишь ли, Антонио, я терпеть не могу солдатню. От них дурно пахнет, они сквернословят и, как правило, все страшно спесивы.
— Ну что ж. Ты, разумеется, вольна в своих чувствах и суждениях, но, по правде говоря, их не всегда приятно слышать.
— А еще…
— А еще, я хотел тебе сказать, прости, что прерываю тебя, — что мои слова об охране были всего лишь данью вежливости. Дело в том, что я уже разместил солдат в конторе асьенды, как этого требовал мой долг, и теперь надеюсь, что Сесилио будет столь благородным, что не сочтет это за злой умысел.