Хуан Коромото пристально глядел на своего командира, который продолжал:
— Однажды один человек сказал мне, что в этой войне люди обретут самих себя, и так оно и есть на самом деле. Педро Мигель Мститель знает, кто он такой и ради чего он появился на свет.
Педро Мигель сознавал, что одними разрушениями не добьешься социальных преобразований в стране — туманная цель, которую преследовала эта война; за неимением ясных идей и в то же время не видя вокруг себя ничего, кроме варварства, он признавал как неизбежное зло истребление и уничтожение; эта борьба не была лишена характера возмездия, и он вел ее непреклонно, отдавая всего себя, всю свою личную месть на службу народного дела, судьба которого решалась в эти дни.
Но снова, как это не раз случалось в истории, революция вступила в один из тех неизбежных периодов, когда все желания ее участников устремлялись к низменным личным целям. Это являлось следствием тех неудач и поражений, которые терпели в этой войне сражающиеся стороны, а также усталостью их войск. Деморализованные части, как правительственных войск, так и федералистских, распадались на отдельные банды, которые шныряли по лесам, грабя и убивая местных жителей.
Дух разброда уже охватил и ряды федералистов. И если он еще не проник в отряд Педро Мигеля, то только потому, что командир не давал передышки своим повстанцам, непрестанно бросая их в бой. Однако что-нибудь да значило это угрюмое молчание, которое хранили шестьдесят всадников, следуя за своим вожаком, упрямо смотревшим вперед.
В гнетущей тишину, нависшей над селением Лас-Майяс, на которое смотрело с вышины поблекшее от пожарищ тускло-желтое солнце, чувствовалось приближение неминуемой беды.
Бивуак
Часовой Деограсиас исполнял устав с рвением африканца, поклоняющегося своему божку. Когда он стоял на часах по стойке «смирно», то не только внешне, но, казалось, и внутренне походил на нерушимый базальтовый столб, на котором зиждется наша земля. И как ни странно, этот ревностный служака ужасно любил наряжаться. Ему нравилось лихо напялить себе на голову высокое военное кепи, которое едва держалось на его жестких всклокоченных курчавых волосах. Это был трофей, который Деограсиас снял с убитого им солдата правительственных войск.
Но так или иначе, Деограсиас был замечательным часовым. Вот и сейчас, стоило ему увидеть, как из-за поворота дороги показалась голова хорошо знакомого мула, он закричал, как положено по уставу:
— Стой!
Мул невозмутимо продолжал взбираться по откосу холма, на вершине которого расположился лагерем отряд Педро Мигеля Мстителя. За первым мулом показалась голова второго, тоже не менее знакомого нашему ревностному стражу, который вдруг, вскинув ружье, снова крикнул: