Местечко называлось План-де-Мансано, по имени островитянина Мануэля Мансано, хозяина постоялого двора, где некогда происходил памятный разговор Сесилио-младшего с дядей. Теперь здесь валялись лишь обгорелые головешки — следы, оставленные другими отрядами федералистов, которые особенно жестоко расправлялись с выходцами с Канарских островов, грабя и убивая их. Может, причиной тому послужили начальные строки военного декрета, в которых призывалось умерщвлять всех иноземцев.
Под уцелевшей крышей постоялого двора торчал кусок галереи, некогда опоясывавшей весь дом. Здесь и повесили свои гамаки Педро Мигель и Хуан Коромото — единственный оставшийся в живых пеон из Ла-Фундасьон; четыре года назад вместе с другими пеонами пошел он следом за Педро Мигелем на войну. Сюда, к уцелевшему клочку галереи, и направилась Краснуха, чтобы отчитаться перед начальником за доверенное ей дело.
Педро Мигель не придавал значения формальному исполнению воинского устава. Один лишь Деограсиас составлял в отряде приятное исключение. Педро Мигель не раз с гордостью повторял, что он будет единственный федералист, который окончит эту войну без всяких чинов и званий; несомненно, такое решение было принято после того последнего разговора с Луисаной Алькорта, а также из-за его непреодолимого отвращения к майору Сеспедесу, который за деланным презрением к знакам различия скрывал свое неравнодушие к ним. Суровая дисциплина, которая поддерживалась в отряде, зиждилась на том неписаном законе войны, когда храбрые воины подчиняются воле еще более храброго, чем они, признанного ими вожака.
Краснуха запросто подошла к Педро Мигелю и сказала:
— Вот тут провизия. А еще не мешает вам знать, что купцы, которых вы почитаете за своих друзей, на самом деле подлые шаромыжники. Надо ж такое, стали чинить мне всякие препоны, хоть я и подала им бумагу за вашей подписью; уж пришлось мне припомнить старые времена, когда я пасла свиней, и сказать им пару ласковых, чтоб они знали, что к чему. А знаете, что они мне сперва стали петь?
Лежа в гамаке, заложив руки за голову и устремив глаза вдаль, где поднимались с пожарищ клубы дыма, Педро Мигель угрюмо ответил:
— Меня только интересует провизия, а остальное мне неважно.
Маркитантка удивленно уставилась на Педро Мигеля, затем перевела взгляд на Хуана Коромото, который молча слушал их, лежа в гамаке. Еще никогда так не разговаривал с ней командир, особенно это было странным теперь, когда вместе с провизией она привезла еще и различные сведения, которые Педро Мигель даже не пожелал выслушать. Увидев знак, который сделал ей Хуан Коромото, Краснуха замолчала и, быстро поднеся руку к высокой соломенной шляпе (ну точно как ярый почитатель устава Деограсиас, над которым она только что подтрунивала), отошла, бормоча про себя: