Он решительно зашагал вперед, оставив позади злополучную плантацию какао, где натерпелся столько страху, и вышел на широкую прямую просеку, окаймленную ровными рядами могучих каоб, вершины которых уходили ввысь, сплетаясь стрельчатыми сводами, и, казалось, уже был близко от цели, как вдруг остановился, пораженный.
— Как это я тут очутился? Ведь это дорога к Большому дому, а я только теперь сообразил!
В самом деле, посреди отвоеванной у леса широкой площадки, окруженной цветниками, возвышался огромный господский дом. На гладких цинковых крышах и на колоннах, поддерживающих галерею дома, сверкала луна, погружая все окрест в глубокое безмолвие ночи.
— Там живут белые, они небось сладко спят на своих кроватях с семью перинами и на пуховых подушках, — пробормотал Лихой негр. — Я могу спокойно пройти мимо, раз уж я сюда забрел.
Но тут же спохватился:
— Стой, негр! Что это такое там шевелится на галерее? Какая-то белая тень бродит… Уж не хозяин ли? Ух! Теперь стоит на месте и, кажется, смотрит сюда. Увидит меня оттуда или нет? Как бы меня не выдала моя белая рубаха! Погоди! Да это, видно, вовсе не живая душа. Глянь, как она растет. Может, она идет ко мне? Да нет, будто стоит спокойно… Пресвятая дева Мария! Вот страсти-то какие! Погоди, погоди. Сейчас сотворю молитву.
Объятый ужасом, Лихой негр весь задрожал. Страшная тень все росла и росла, поднимаясь над крышей дома, потом вдруг сделалась маленькой и совсем неприметна для негра очутилась на тропинке под высокими сводами вековых каоб и тут же, как по волшебству, появилась в нескольких шагах от Лихого негра.
— Мамочка моя! — прошептал он, дрожа всем телом и судорожно сжимая в руке амулет, убежденный, что пред ним стоял самый жуткий из когда-либо виденных на земле призраков.
— Во имя господа бога молю тебя пропустить меня!
Тень вскрикнула и упала на землю. Лихой негр, затаив дыхание, замер на месте. Потом глухо пробормотал:
— Глянь-ка, хнычет. Что твоя живая душа…
Как завороженный, он шагнул вперед. Таинственный барабан стучал и гудел в его висках.
Бум, бум, бум…
Негр, пораженный, остановился.
— Да это же «Белянка».
Да, это была Анна Юлия. Тайком она оставила свою постель, на которой металась всю ночь от удушья и тоски, теснившей ее грудь в предчувствии страшной лихорадки. Долго бродила она, подобно призраку, по галереям, погруженным в безмолвную тишину глубокой ночи, как вдруг ее потянуло в черный глухой лес, плотной стеной окружавший дом. На миг она остановилась на площадке лестницы, ведущей в верхний этаж дома, чтобы еще раз окинуть взором черную громаду леса. И, уже не помня себя, быстро сбежала вниз, пересекла сад и вступила на узкую тропинку под своды гигантских каоб. Там она снова приостановилась, увидев белую тень, которая, подобно ей, вот-вот была готова броситься наутек; но тут Анна Юлия как подкошенная рухнула наземь, сраженная своим страшным недугом, и теперь, бездыханная, лежала на дороге, по которой пробирался трясущийся от страха негр. На нежном, белом лице девушки, озаренном светом колдовской ночи, лежала печать неизбывной тоски и неподдельного глубокого страдания…