— Ты только взгляни, Хосе Тринидад! — приставала она к мужу. — Целое утро он просидел бирюк бирюком. Ей-ей, он как неприкаянная душа…
— Кто знает, может, так оно и есть! — ответил как-то Гомарес, раздраженный назойливыми приставаниями жены.
— Неужто верно? — испуганно вскрикнула простоватая женщина. — А не будет на нас от этого никакой напасти?
— Откуда я знаю, жена! Брось ты свои выдумки и оставь мальчишку в покое. Пускай себе делает что хочет!
Но Эуфрасия не соглашалась с мужем и по-прежнему тайком наблюдала за мальчиком; она порой тихонько подкрадывалась к нему в надежде услышать какие-то невероятные заклинания, какие обычно бормочут колдуны.
— О чем ты мечтаешь, Педро Мигель?
Вместо ответа мальчик угрюмо отходил в сторону, чтобы снова погрузиться в свои думы, и Эуфрасия отчитывала его:
— Господи, ну что за ребенок! Ты к нему с добром, а он бежит от тебя, точно зверь лесной. Да не будь ты таким дичком.
С тех пор его так и прозвали «Дичком». Изредка на плантацию заглядывала старуха Назария. Она приносила сладости бедному «сиротке» и рассказывала ему сказки, те же самые, какими убаюкивала в детстве Анну Юлию., А однажды, когда Педро Мигель попросил негритянку рассказать ему про луну и объяснить, почему она прячется за вершиной большого холма, старая рабыня поведала мальчику притчу, созданную ее неиссякаемой мудрой фантазией.
— Жила-была девочка, писаная красавица, беленькая, нежненькая, добрая-предобрая, И вот как-то ночью, темень была такая, что хоть глаз выколи, поднялась эта девочка со своей постельки, на которой спала, свернувшись калачиком, сонная, беленькая да такая чистенькая, ну прямо как майский цветочек. А поднялась она потому, что заслышала стоны в лесу, далеко-далеко, и пошла она им навстречу… И как ступала она своими белыми ноженьками, то вырастали на каждом шагу белые лилии. И дошла так девочка до большого холма, на вершине которого сидел старичок. Сидел он один-одинешенек, дрожа от холода и проливая горючие слезы.
— Что с тобой, милый дедушка? — спросила старичка Анна Юлия — так звали девочку, — и тут-то она увидала, что это был сам господь небесный. — Почему ты плачешь здесь один-одинешенек?
А тот ей и отвечает:
— Ах, доченька! Уронил я нынче вечером в море золотое солнышко, и нечем мне осветить теперь путь-дорогу, чтобы вернуться домой в небесный дворец. Не посветишь ли ты мне, доченька?
— Ах, милый боженька! — сказала тогда девочка. — У меня нет с собой ни свечки, ни фонаря.
— А ты не печалься, доченька, — отвечал ей старичок. — Сейчас мы с тобой придумаем. Ты стой здесь, где стоишь, на вершине холма, а я стану на тебя смотреть, и буду все смотреть и смотреть. И, коли ты не пожалеешь для меня своей белизны, я подарю темной ночке светлую луну, чтоб кругом светлей было. Так он и сделал. И сказывает сказка, что стояла девочка Анна Юлия тихонечко и спокойненько, а господь все смотрел и смотрел на нее. Анна Юлия была такая беленькая да светленькая, а боженька — он все может; вот и случилось такое: засветилась девочка и светила все ярче да ярче, а потом унеслась прямехонько на небо. Вон, глянь-ка, она и сейчас все смотрит и смотрит на тебя. А на ней горит серебряный венец, вот и сказке моей конец.