«Неужели не справлюсь?» — то и дело спрашивал себя Сесилио-старший. — «Неужели в этом ребенке нет ни капли мятежного духа? Сможет ли заронить в его душу свое зерно Великий Сеятель?»
Все еще возлагая большие надежды на свой метод обучения, Сесилио-старший позволял ученику безраздельно окунаться в вавилонское столпотворение библиотеки, откуда Сесилио-младший, по словам наставника, возвращался «насквозь пропитанный классиками».
Применяя совсем иной метод, но оставаясь по-прежнему верным своему основному принципу обучения, лиценциат совершал ежеутренние прогулки также и с Педро Мигелем. Карабкаясь с ним по крутым склонам, лиценциат вел беседы о сельском хозяйстве, о земледелии, различных растениях и животных, а замкнутый, необщительный мальчуган молча слушал его. Потом они отдыхали на вершине какого-нибудь холма, откуда открывался чудесный вид на беспредельное пустынное море.
— О чем ты думаешь? — спрашивал Сесилио.
— Ни о чем, — отвечал мальчик.
— Вот и превосходно! Дон Никто не должен ни о чем думать. Дон Никто всегда должен быть незаполненным. Знаешь, что такое быть незаполненным? Ну, так можешь и не знать. Мысли обычно возникают от чтения книг. А кому может прийти в голову, что дону Никто следует научиться читать?
Педро Мигель не отвечал ни слова на эти тирады, он только еще больше ожесточался и внутренне протестовал против нелепого прозвища, которым окрестил его этот, становившийся с каждым разом все симпатичней, дон Сесилио.
В двенадцать лет Педро Мигель еще не знал грамоты, он наотрез отказывался учиться у Сесилио-младшего, в отзывчивой душе которого (после того как дядя рассказал ему страшную историю рождения Педро Мигеля) пробудилось нежное чувство к маленькому отверженному. Но Педро Мигель всегда был враждебно настроен по отношению к мантуанцам — эту внутреннюю неприязнь никак не мог поколебать даже Хосе Тринидад Гомарес ни своей преданностью, ни своими непрерывными похвалами в адрес сеньоров Алькорта. И всякий раз, когда Сесилио старался как-то привлечь к себе мальчика, тот убегал, сердито бурча под нос:
— И чего привязался ко мне этот желторожий?
Сесилио и не предполагал, что под нарочитой неприязнью маленький дикарь таил к нему глубочайшую привязанность, но так или иначе он чувствовал, что ему следовало быть помягче с Педро Мигелем.
Лиценциат хотел, чтобы Дичка воспитывал племянник, а поскольку от его проницательного взора не укрылся глубоко укоренившийся в Педро Мигеле дух противоречия, то он принялся действовать согласно своей системе «провоцирования реакции», пока однажды упрямец не заявил Сесилио-младшему: