Бедный негр (Гальегос) - страница 51

Несколько часов спустя, уже в дороге, Сесилио, ехавший рядом с Антонио, выговаривал ему за его грубое обращение с Педро Мигелем:

— Меня крайне тревожит судьба этого мальчика. Он инстинктивно сторонился нас, а теперь и вовсе станет питать к нам злобу.

— Не беспокойся, отвечал ему молодой офицер. — Важно, что он получил урок. А это всегда полезно, заслужен он или нет.

— Я не согласен с тобой, Антонио. Вероятно, я никогда не буду на стороне наших в отношении Педро Мигеля. Он появился на свет в результате дикой и отвратительной случайности. Но там, где все видят лишь грязь, запятнавшую наше доброе имя, я вижу проявление божественной воли. Педро Мигель не является грубым плодом слепого вожделения и чистой, непорочной, но безумной души, — он детище трагического замысла, некой Идеи отмщения, искавшей своего Воплощения.

— Ты совсем свихнулся, Сесилио, — насмешливо протянул молодой офицер. Если не ошибаюсь, ты ударился в идеализм.

— На сей раз ты попал в точку. Да, я идеалист и хочу активно и плодотворно действовать в этом направлении. Я мечтаю стать человеком, способным разрешить проблемы, волнующие всех людей на земле.

Легкая усмешка заиграла под тонкими фатоватыми усиками слушателя Военно-инженерной академии. Он-то готовил себя совсем к иным деяниям и прекрасно знал, как их следовало вершить.

В селении, где молодежи редко выпадал случай повеселиться, давно уже стали притчей во языцех знаменитые «работы» у падре Медиавилья, или, как он их сам называл, «маисовые мессы».

Преподобный Росендо Медиавилья, пастырь душ в Рио-Чико, несказанно любил поговорить, а еще больше поесть; он был веселым балагуром и всеобщим любимцем. На его большой шишковатой голове красовалась тонзура, всегда поросшая жесткой седоватой щетиной, и злые языки утверждали, будто падре в прошлом имел большую склонность к едкому запаху пороха, нежели к таинственному аромату ладана. Однако это обстоятельство не мешало ему быть добрым священником или, как он сам себя называл, добрым пастырем душ, но с хорошей погонялкой.

Быть может, он припоминал при этом далекие детские годы, когда пас козье стадо на заросших чертополохом пустырях провинции Коро — доброй земле, давшей немало солдат.

Маис был его слабостью. Как только начиналась уборочная страда, падре только и делал, что носился как угорелый по полям своего прихода. Оттуда он обычно возвращался, лихо погоняя палкой и громкими криками — глотка у него была прямо-таки луженая — длинный караван Ленивых ослов, груженных десятиной и примициями, которые подносили ему прихожане, а также урожаем, собранным со своих собственных полей. Все это вскорости превращалось в деньги, потребные для богослужений. А также, по правде говоря, и на другие нужды или, как говорил сам падре: «Чтобы воздать богу богово, а кесарю — кесарево!»