Музыканты и певцы с мараками[29] и фурруками[30] дожидались прихода Доброго Барчука и ниньи[31] Луисаны, чтобы начать праздник. Фулии попали сюда из-за океана, — быть может, их привезли жители Канарских островов, но это уже были не танцы, а песни у майского креста, с новыми стихами, рожденными на новой земле. Слова брались из рождественских песенок младенцу Иисусу или из деревенских виршей, которые распевались во время ночных празднеств или просто наскоро сочинялись певцами-импровизаторами, каждым в отдельности или всеми вместе.
В глубине патио, прямо под звездным шатром, расставлены скамьи для зрителей, на них сидят толстые старые негритянки в накрахмаленных белых юбках, с пухлыми голыми руками, в накинутых на плечи шалях (им вечно холодно), с повязанными на голове расписными мадрасскими платками; старики негры, среди которых есть такие ветхие, словно про них забыла смерть, с непослушными седыми космами, тощие как жерди, ворчливые и привередливые, вечно жующие жвачку; молодки с пухлыми чувственными губами, в веселой насмешливой улыбке показывавшие белоснежные зубы, в своих обычных крикливо пестрых платьях из яркого кретона и белых сандалиях; кое-кто из женщин тут же кормит грудью младенца. Возле расположенных по всему двору печей для просушки какао последнего урожая небольшими группами красуются молодые парни в своих чистых полосатых рубахах, в новых высоких шляпах и разноцветных альпаргатах. В ногах шумными стайками шныряют ребятишки, изнывающие от ожидания: хозяева запаздывают и начало праздника задерживается.
— Манито, скорей бы заиграла наша славная музыка да запели бы наши песни!
— Эх, увидать бы, как Коромото переплюнет старого Питирри!
Во двор выходят склады, в которых хранится отборное какао. Огромные двускатные навесы с широкими кровлями покоятся на тяжелых переплетах балок и стропил, на которых повисли гирлянды отъевшихся летучих мышей. Резкий душный запах сваленного в кучи какао стоит над погруженным во тьму двором, где вот-вот должны зажечься веселые огни празднества, этот запах проникает в открытые настежь двери конторы; на крыльце ее возвышаются два старинных кресла с прямыми спинками, обитые сафьяном, с тисненым гербом Карла Пятого; на этих креслах должны восседать Сесилио и Луисана под защитой кровли, оберегающей их от прохладной и сырой ночи, на почтительном расстоянии от толпы, как и полагается хозяевам.
Они уже пришли и уселись, расточая вокруг любезные улыбки в ответ на устремленные на них любопытные взоры негров, которые тихо переговариваются между собой: