Недоросль имперского значения (Луговой) - страница 20

– Рыбы – во! Сметаны – во! – иронично процитировал я кота – героя мультика про блудного попугая.

– Рыбы – да. А сметана – она в деревне лучше. Городские коровы ни в жисть такого молока не дают, – малой, естественно, совсем не понял юмора, но пыл поубавил. – Так что, идём вместе?

– Так и быть, идём! – немного важно сказал я, стараясь не выдавать охватившей меня радости. Ещё бы. Пусть Мишка пацан ещё, но он гораздо лучше меня знает современные реалии. И условия выживания в чистом поле… или в лесу, не важно. – Когда пойдём? Прямо сейчас?

– А ты точно знаешь, что место не заговорённое?

– Точно, точно. Самое главное – болотину пройти. В какую сторону шайка из хутора уходит, помнишь?

– Помню. Но всё равно боязно.

– Не бойся… я сам боюсь. Но здесь оставаться нам точно нельзя. Давай, выводи меня из хутора, а дальше я сам сориентируюсь.

Мы вылезли из шалаша. Я прихватил так и невостребованный разбойниками мешок, а Мишка вытащил из-под лапника свою котомку. Потом в последний раз испытывающе посмотрел на меня, задул светильник. В темноте нашарил мою руку и повёл куда-то под горку. А рука-то ледяная. Точно – боится пацан. И только сейчас я понял, что впереди распахнул свой страшный зев ночной дремучий лес, готовящийся проглотить двух незадачливых малолеток, отважившихся бросить ему вызов. Но отступать было уже поздно. Не у разбойников же оставаться…

* * *

Стоило лишь спуститься с пригорка, ночь проглотила нас мгновенно, окутав непроглядной тьмой и таинственностью. Шорохи, потрескивания, писк мышей и чуть слышное дыхание ветра в высоких хвойных кронах.

– Подожди! – Мишка, шедший чуть впереди, остановился. Его рука, обхватившая моё запястье, заметно напряглась.

– Что? – еле слышно ответил я, чувствуя, как по спине потекли холодные струйки пота. Ещё бы! Шалаш, хоть и стоял в лесу, но всё равно был на краю хутора. Да и люди рядом. Всё какое-то психологическое чувство защищённости. Я понял, что мой оптимизм убывает обратно пропорционально расстоянию, которое отделяет нас от лагеря Юраса.

– Постоим. Пусть глаза к темноте привыкнут.

– Ага.

– Боишься?

– Есть немного.

– Держи…

Мне в руку ткнулась какая-то деревяшка. Я взял и попытался на ощупь определить, что это такое. Короткая рукоятка, в ращепе которой при помощи грубой верёвки был закреплён острый металлический штырь сантиметров двенадцать длиной.

– Что это?

– А, гвоздь. Точить, правда, об камень пришлось. Все руки постёр. Но ты не бойся – держится крепко.

– А ты как же?

– У меня ещё нож есть.

Размер гвоздя впечатлял. Не круглый, а прямоугольный в сечении. Сантиметра полтора у основания.