Недоросль имперского значения (Луговой) - страница 22

Теперь можно и определиться. Я точно помнил, что дорога в город вела с запада на восток. Юрас увёл меня на север от дороги. Значит, если мы пойдём на юг, то точно упрёмся в колею. Я позвал пацана, и, развернувшись, зашагал прочь от разбойничьего хутора. Мишка, всё ещё обиженно сопя, затопал следом.

Глаза уже настолько привыкли к темноте, что я перестал пугаться неожиданно всплывавших прямо перед носом стволов. А потом и вовсе смог намечать маршрут аж на десяток метров вперёд. Ха! Да это же рассвет наступает! Что там той ночи-то в конце мая?

А дорогу мы всё же проморгали. В наползающей серости рассвета внезапно повеяло сырой прохладой, и через пару сотен метров мы упёрлись в густые заросли прибрежного ивняка, за которым посверкивала широкая гладь реки. Значит, мы умудрились выйти аж к Оке. Дорога, если я правильно ориентируюсь в современной местности, осталась в паре километров за спиной. Что ж, так даже лучше. Я дождался Мишку, который шагал уже метрах в двадцати, постепенно отставая.

– Ладно уже, хватит дуться, – сказал я ему. Самого меня переполняла радость от того, что мы сумели всё же вырваться от шайки Юраса и дошли до верного ориентира.

– А я и не дуюсь вовсе. Это ты сам первый начал.

– Ну, извини. Мир?

– Мир. – Мишка несильно ткнул меня кулаком в плечо. – А ты молодец. И чего только я сам боялся?

– Ладно, проехали! – я позволил себе на радостях употребить фразеологизм моего времени. – Пойдём уже. Если я не ошибаюсь, нам ещё пару часов топать.

Всё же "топать", это было громко сказано. Приходилось постоянно петлять, огибая то чересчур разросшийся ивняк, то болотистые прибрежные камышовые заросли. После предрассветной тишины лес оживал птичьей перекличкой, кваканьем лягушек, звонкими шлепками капель по листьям и земле.

Неожиданно Мишка схватил меня за одежду.

– Стой! – одними губами, почти беззвучно прошептал он. Ткнул вперёд пальцем: – смотри!

Я уставился в указанном направлении, до боли напрягая глаза. Всё тот же пейзаж: лес, берег, река. Но Мишкин палец упорно указывал на заросли колючего ежевичника. Через несколько секунд мне пришлось сдаться:

– Ничего не вижу, – признался я, на всякий случай так же тихо.

– Ниже смотри. У самой земли.

И действительно – внизу, в просветах сочной тёмной зелени проглянули клоки тёмной шерсти. Листья ежевичника чуть заметно ритмично шевелились, выдавая дыхание крупного зверя, величиной с большую собаку. Приглядевшись, я различил ушки топориком, серую, с опалиной морду и оскал белых зубов.

– Это собака! Значит, люди рядом. Мишка, мы почти вышли! – чуть не закричал я от радостного возбуждения. Последнее слово вышло исковерканным, так как малец ладонью зажал мне рот.