– Жив ещё? – спросил я.
– Не дождёшься! – оптимистично ответил он и закашлялся, сплёвывая под ноги.
– Зовут-то тебя как? – дождавшись окончания приступа, я решил завершить знакомство.
– Зовут-то? – переспросил он. – Гришкой зовут, – и помолчав немного, сплюнул и добавил: – Орлов Гришка. Слыхал, небось?
– Не-а, – честно ответил я. Да и в самом деле, откуда мне знать московских трактирных забияк восемнадцатого века.
– Не слыха-ал? – немного разочарованно протянул Гришка. – Ну, ты и лапоть. Откуда такой взялся?
– Оттуда, – махнул я рукой в сторону, с которой пришли.
– Оно и видно. Ну, может и к лучшему. Пошли, что ли?
– Пойдём, если силы есть, – не стал возражать я.
Пока мы отдыхали, погасли последние отблески длинного июньского заката, но темнее не стало. Ночь сдула с чёрного купола неба зыбкую хмарь, и огромная лунища засияла ослепительно, всё выше и выше карабкаясь над горизонтом. По крайней мере, света от неё было больше, чем от остальных источников, которых не могло не быть в вечернем городе. В какой-то момент пропали сады и огороды, а каменные двух-трёхэтажные здания вплотную прижались к улице. Лёгкий ветерок дохнул прохладной сыростью: где-то рядом была большая вода. Мы двигались, пусть не спеша, но, по крайней мере, больше не останавливались на отдых. Неожиданно Гришка прервал мой мысленный подсчёт шагов, которым я занимался, уткнувшись носом в мостовую:
– Ну вот… пришли уже почти.
Я поднял глаза, и замер, пригвождённый к земле нежданным великолепием. Подсвеченный из-за спины лунным софитом впереди возвышался Кремль, опоясанный бело-розовым ожерельем стен, гордо любующийся своим зыбким отражением в глади реки.
– Нравится? – спросил Орлов таким тоном, как будто был единоличным собственником этого великолепия.
– Ага. Только не говори, что нам туда.
– А куда ж ещё? – в голосе Григория появилась ехидца. – Именно туда.
Блин! Да кто же он такой? И спросить уже как-то боязно стало. Между тем, мы, заложив небольшую петлю, вышли к широкому каменному мосту через реку. Несмотря на почти центр Москвы, народу на улицах практически не наблюдалось. Лишь на противоположном берегу реки велась какая-то неспешная деятельность.
– Портомойными пойдём, – загадочно бросил Гришка.
– Это как?
– А так. Чтобы на орехи не досталось от матушки.
– Ну, ты даёшь! Такой бугай вымахал, а матери боишься.
Не знаю, чего в моих словах было такого смешного, но он вдруг расхохотался, одновременно морщась от боли вновь закровившей раны.
– Ох, умора ты, Стёпка, тёмная! Нет, теперь я тебя точно с такой-то матерью познакомить должен. Пусть и она порадуется.