— Саныч, еще ниже к плечу. Твой профиль оставлю в кадре!
— Ну вот, теперь я еще и Марина, — услышала почти в самое ухо.
Усмехнулась бы, если бы была не так сосредоточена на том, чтобы не напрягать шею и плечи. А то снова наорут, что каждое мое сухожилие видно.
Я почти расслабилась, но снова напряглась, когда всеведущие руки истеричного фотографа стянули ткань ниже, обнажая спину. Взвилась, но Артем перехватил меня — положил горячую ладонь на шею и наклонился к плечу, не касаясь кожи губами. Я замерла, волнуясь теперь иначе. У него одеколон, наверное, дорогой, несложно было предположить, но утопать стало еще проще, чем на расстоянии. Похоже, Артем за нас обоих изображал ту самую чувственную эротику, которую требовали от меня. И раз звуки вокруг принимали другой характер, фотограф поймал и этот кадр. Он с каждым следующим щелчком камеры вдохновлялся:
— А модель-то ничего! Как звать-то?
Ему не ответили, а он и не ждал:
— Саныч, отойди теперь, отойди к едрене фене! А то и не заметим, как окончательно на порно перейдем — у нас на втором этаже то же самое. И подайте мне грудь! Движение ткани, скольжение вниз и стоп-кадр на соске, чтобы дух захватило от предвкушения следующего момента, которого не будет. Я заставлю всех кончать, даже не увидев соска! Это прекрасно!
Я подскочила — и от его слов, и от того, что Артем отстранился, а я словно потеряла точку опоры. Вылупилась на директора, ведь мне было обещано, что никакой обнаженки! Он опередил мое возмущение:
— Я отвернусь, Лиля. Твой сосок увидят только Аллочка и Гордей, а он с половой принадлежностью так и не определился.
— Нет!
— Оплата только по факту сделанной работы. А гению нужен твой сосок, ничего не могу поделать. — Он лукаво улыбнулся.
— Я не настолько нуждаюсь в деньгах, чтобы взывать к моей меркантильности, Артем!
— А к чему взывать? — Он вдруг начал расстегивать оставшиеся пуговицы на рубашке. — Стесняешься? Тогда я разденусь. Так будет легче? Или всех тут разденем?
Он стянул рубашку, обнажив грудь и плечи, я несколько секунд не могла собраться, невольно приклеив взгляд к его коже. Но когда он начал расстегивать штаны, завопила:
— Не надо!
Я была твердо уверена, что Артему ничего не стоит встать передо мной голым — показать, что мое смущение станет выглядеть нелепым по сравнению с его видом. Он замер от моего крика, но так и оставил штаны с расстегнутой пуговицей и молнией. Стоило немалых трудов, чтобы не посмотреть туда и убедиться, что ничего там он обнажить не успел. Я краснела и прекрасно осознавала, как на меня давят, но сказала: