— В пятнадцать тридцать должны быть особо важные сообщения, — полушепотом сказал мне кто-то из офицеров.
Большие часы в коридоре гулко пробили один раз.
В репродукторе раздался резкий щелчок, за ним — приглушенный шум... и все смолкло. Присутствующие замерли в ожидании: вот-вот раздастся знакомый всему миру голос Левитана... Но из репродуктора полились звуки легкой музыки. Не скрывая недоумения и разочарования, сотрудники разбрелись по комнатам.
В гостиницу я вернулся во втором часу ночи. В вестибюле было полно людей. Затаив дыхание, они слушали сообщение о полной и безоговорочной капитуляции фашистской Германии. Сердце замерло, в горле пересохло. Вот она, наша победа, завоеванная в боях и труде!.. Ради этих неповторимых мгновений стоило пройти все испытания...
В шесть утра 9 мая ефрейтор Лушников повел «виллис» через площадь Коммуны. Неожиданно он резко затормозил и остановился. К нам приближался постовой милиционер с полосатой палочкой в поднятой руке. Неужели нарушили правила? Нет, совсем не то... Приложив руку к фуражке, постовой торжественно произнес:
— С победой, товарищ полковник!..
— Спасибо, дорогой, и вас тоже... С победой!..
Мы обменялись рукопожатием, но больше не произнесли ни слова. От волнения у меня свело челюсти. Милиционер, уже немолодой, но еще крепкий человек, тоже, видимо, еле сдерживал слезы. Он отсалютовал нам своей полосатой палочкой, и Лушников, притихший и растроганный, повел машину. Мягко шурша по влажному от ночной прохлады асфальту, она легко побежала к Садовому кольцу.
В приподнятом настроении возвращались мы в свою пятую. И хотя мимо мелькали те же развалины, те же зияющие воронки и пепелища, теперь, глядя на них, ни я, ни шофер уже не вздыхали. Мы верили, что родная земля скоро опять станет прекрасной, а руки патриотов сделают ее еще нарядней и краше...
Я выполнил поручение Василия Тимофеевича Вольского и передал его пакет в штаб-квартиру маршала Василевского в одном из предместий Кенигсберга.
Утром 11 мая мы выскочили на магистраль Кенигсберг — Данциг. Навстречу стали попадаться колонны безоружных немецких солдат. Одни шли на запад, другие — на восток; одних вели их офицеры, другие брели вразброд. Когда первая группа человек в пятьдесят нежданно-негаданно выросла из туманной дымки, Лушников невольно притормозил, а я потянулся к пистолету. Но солдаты, сутулясь, понуро прошли мимо, а немецкий офицер даже вытянулся и взял под козырек.
— Вот так-то оно лучше, — философически заметил неразговорчивый Лушников. — Полный порядок в танковых войсках!..