— Значит, Максим теперь командует сухопутными и военно-морскими силами, — довольно сощурился Вольский и тут же добавил: — Пойдем звонить маршалу.
Через час я докладывал Якову Николаевичу Федоренко о состоянии армии и о наших минимальных потребностях, все время напоминая, что для участия в боях за Берлин у нас маловато танков. В этот раз маршал слушал меня почему-то рассеянно. Затем неожиданно спросил:
— Давно с семьей не виделся?
— Четырнадцать месяцев... с февраля сорок четвертого.
— Слетай к своим на праздник Первомая. Четвертого или пятого вернешься. Тогда обо всем и договоримся.
— А как же насчет техники?.. Бои за Берлин...
— Будь здоров, Галкин...
5 мая вечером я вернулся из Тбилиси в Москву. К маршалу на прием попал только утром восьмого. Федоренко, конечно, уже знал, что наша армия не будет участвовать в заключительной битве за Берлин. Он шутками отвечал на мои докучливые просьбы. Потом встал из-за стола, давая понять, что разговор окончен, и просто, по-товарищески сказал:
— Сегодня звонил Вольский. Обязательно навести его. И не беспокойся. Когда нужно будет, дадим вам целые танковые корпуса...
Мне ничего не оставалось, как поспешить в Архангельское. Василий Тимофеевич был оживлен, и в его глазах снова, как когда-то, вспыхивали молодые огоньки. С таинственным видом он сообщил мне:
— Танков нам не дадут... Понимаешь, миновала необходимость... Не сегодня-завтра все будет кончено!.. Да, да, это уже ясно... Теперь слушай меня. Узнай, где сейчас находится маршал Василевский, передашь ему письмо. Может быть, он еще дома, а может, уехал в Кенигсберг.
Тут же из санатория я позвонил на квартиру Василевского. Жена маршала ответила, что он на два-три дня вылетел в Кенигсберг, затем отправится на Восток. Значит, надо спешить.
Об этом разговоре я сообщил Вольскому. Василий Тимофеевич протянул мне пакет.
— Вот... Вручишь Василевскому. Только не гони как сумасшедший.
— Так ведь надо поспеть...
— Галкин, лихачествовать запрещаю! — приказал с напускной строгостью Вольский. — Ну, давай двигай, да будь цел!
Мы договорились, что я выеду завтра на рассвете, 9 мая, а сегодня еще «зачищу» кое-какие дела в управлениях БТ и MB.
К подъезду второго дома Наркомата Обороны я пробивался через густую толпу москвичей, запрудивших Красную площадь. Репродукторы молчали, но люди стояли возле них, подняв головы, и терпеливо ждали. В управлении тоже никто не работал. Офицеры и сотрудницы заполнили широкий коридор и напряженно прислушивались, не заговорит ли радио. Я громко поздоровался с товарищами, но на меня дружно зашикали и показали на черную тарелку репродуктора. Он безмолвно висел на стене.