— Нисколько молодёжь не меняется, — устало произнёс князь и сел на стул. — Я не вижу больше стульев, а гости будут с минуты на минуту.
Демид выскочил в коридор, спустился вниз, и, стараясь не разбудить вахтёршу, вынес из её каморки три стула.
Стол сдвинул к центру комнаты, расстелил скатерть. Заказал блюда на свой вкус.
Меншиков молча наблюдал за суетой потомка, но стоило тому завершить, как усмехнулся и потянулся к бокалу с вином.
— Давно не пивал хмельного напитка. Вино моего времени? Скатерть самобранка?
— Нюрой меня величают.
— Эт с каких пор тебя Нюрой величают?
— Демидушка имечко дал!
— А я так за несколько лет и не додумался до этого. Государственные дела, да дружеские пирушки…
— Стол накрыт, а никто не встречает!
— Вот и Митрий! Знакомься, Демид! — стоило протянуть руку навстречу гостю, как в комнате оказались Ведунья и Иван-дурак.
После знакомства уселись за стол.
— Кот Баюн, как всегда вовремя не приходит, — рассмеялся Иван. — Котяра! Ждём!
И тут же раздалось мурлыканье. Из воздуха образовался огромный чёрный котище ростом с человека.
— Не бойся, — усмехнулся Иван, увидев, как округлились глаза Демида. — На владельцев скатерти его убаюкивающие чары не действуют. А сказки у него хорошие, заслушаешься.
— Теперь все в сборе, — подытожил Меншиков. — Поднимите бокалы. Виват, Демид! За тебя! За то, что, наконец, нам вновь удалось собраться всем вместе.
Демид вино только пригубил и отставил в сторону.
— Итак, милостивый сударь, мы готовы ответить на все твои вопросы, какие бы они ни были. Имеешь право.
— Всё, что захочу? — задумался Демид.
— Ты ещё не знаешь, что с тебя возьмут взамен владения скатертью?
— В смысле? В какой такой взамен?
— Каждый владелец расплачивается за владение скатертью, — грустно вздохнул Меншиков.
— Интересно. Я пока не знаю, что меня ждёт.
— Я тоже не знал, — опять вздохнул Меншиков. — Мне пришлось расплатиться властью и богатством, ссылкой в Сибирь.
— Меня и ссылать не надо, я живу в Сибири, — наивно вставил Демид и рассмешил гостей.
— Меня сослали вместе с семьёй, и через два года умер в Берёзове.
Ведунья, словно переняв эстафету, тоже глубоко вздохнула.
— Боги дали скатерть, многие знания, а забрали мужа. Погиб он на поле брани в одном из военных походов. Кто только не сватался потом, но я не могла забыть его, потому и ушла от людей в лес, ближе к болоту, чтобы не докучали.
— А почему Бабой Ягой прозвали?
— Это потомки постарались, — улыбнулась она. — Да я не в обиде.
— А я всех своих деток пережил, — с болью в голосе сказал Митрий Соколик. — Всех! А было их не много, не мало — одиннадцать. Шестеро сыновей в различных сечах головы сложили, один в пожаре пропал, другой со стога сена упал неудачно и голову свернул. Девчушки мои все замуж вышли, разъехались по разным местам. Младшенькая, вместе с мужем погибла при набеге разбойников на деревню, одна умерла, когда на Русь пришла страшная болезнь и выкосила чуть не половину населения. И жена тогда же ушла, вслед за ребятками. Одиннадцатая родила мальчика и умерла. Внучок мне и скрасил последние годы жизни.