— А кем она тебе доводится? — в моей душе слились в единый поток два странных чувства: жалости к старусихе, которая плакала на моих глазах и послушно пошла нести яйца страусиному самцу, и ревности к женщине, которая назвала себя Петрушиной возлюбленной.
— В вашем мире такой статус называется «любовница». Но она так ею и не стала, а лишь стремилась. Я был уже в том возрасте, когда на самок особо и не смотрел. Старый стал.
Так, любовница, да еще несостоявшаяся… Уже легче. Господи, ревную попугая к страусихе? Меня точно пора в дурдом отправлять. Но вслух я этого не сказала, а лишь уточнила:
— И сколько тебе лет было на тот момент?
— Семь тысяч триста тридцать один года и восемь месяцев в земном летоисчислении, — эту цифру питомец назвал без запинки. И судя по этому, это была истинная правда. Да, я знала, что попугаи живут долго, черепахи еще дольше. Но не настолько же?
— Сколько-сколько? — переспросила еще раз.
— Семь тысяч триста тридцать один года и восемь месяцев, — со вздохом повторил попугай. — Драконы вообще-то бессмертны. Но тела все равно изнашиваются. И я был настолько дряхлым, что уже с трудом ползал и ходить практически не мог. Вот и решил, что пора прервать такое существование в жерле вулкана, по глупости решив, что потеряв тело, я приобрету покой. А попал в лапы к контрабандистам, здесь на земле, потом к вашей сумасшедшей врачихе, и вот, наконец, к тебе. Шура, ты же меня никому не отдашь?
И что я должна была ему ответить? Что через неделю вернется Савельева и все пойдет своим чередом? У меня просто язык не повернулся бы.
— А почему ты Наталью считаешь сумасшедшей? — все же решила уточнить.
— Потому что ей уже тридцать пять лет, а она до сих пор не замужем. Получается старая дева. Это же позор всему роду! Ладно, вот нашелся Гриша, который согласился на ней жениться. Наверное, он совсем разорился, а у нее денег много.
Я очень живо представила Савельеву, которая горбатилась на двух работах все время, которое я ее знаю, в качестве богатой наследницы, и рассмеялась. Попугай опять обиделся:
— И что такого смешного я тебе сказал?
— Нет, у Наташки денег нет. Да и мне уже тридцать и я не замужем, — посмотрела на птицу-дракона, ожидая его реакцию.
— Как тридцать? Какой кошмар! — он буквально округлил глаза, если такое выражение приемлемо к попугаям. — А я думал, что восемнадцать.
Приятно, что молодо выгляжу. Но кошмаром быть совсем не хочу. И тут до меня дошло:
— Погоди-ка, ты утверждаешь, что вы живете по семь тысяч лет, а девушку в тридцать уже считаете старой девой?
— Конечно, у вас же с возрастом мозги не нарастают, а внешность портится! — это было мне сообщено с таким видом, что я должна была почувствовать себя очень недалекой и отсталой от жизни. — Амельде уже было двадцать пять. Не так молода, чтобы выйти замуж, но еще не плохо сохранившаяся, чтобы найти покровителя и любовника. У нас женщины с таким статусом называются юрге.