— Сам ведь знаешь, я здесь не по своей воле, — вскидываю голову, надеюсь испепелить его, прожечь дыру в этом мерзком ледяном взгляде, в этих равнодушных жестоких глазах — Только ради сестры. Иначе и на километр бы ты ко мне не пошел! Рядом бы даже не встал! Потому что я бы не позволила такому, как ты… — И ты… Ты же сам вчера сказал… Что не станешь со мной… Так…
Чувствую, что задыхаюсь, что слезы готовы градом из глаз хлынуть. Уже обжигают изнутри.
Отворачиваюсь, бегом вылетая из гостиной. Он не должен этого видеть. Только не он.
— Стоять!
Ледяной приказ в спину, как выстрел. И ноги замирают даже помимо моей воли.
— Ты все правильно сказала, София, — пули слов бьют в спину. И от каждого мне хочется дернуться, но я лишь замираю. Превращаюсь в скалу.
— Мы оба помним, почему и для чего ты здесь. И ты будешь подчиняться каждому моему слову, каждому приказу. Не забывай об этом. А теперь вернись и сядь за стол. Я приказал выйти к завтраку, не забыла?
Медленно разворачиваюсь, чувствуя, как внутри что-то обрывается и будто умирает. Превращается в камень. Там, внутри, где все только что было так горячо. Там болело, но теперь просто замирает.
Так и надо.
Я ничего не должна чувствовать. Ни к нему, ни ко всем его словам. Ничего!
Чувства — они будут. Они обязательно вернутся! Но только за порогом этого дома. Не здесь.
Я просто должна отработать свою договоренность. Отключив их полностью. Напрочь.
Я ведь и не должна ничего чувствовать. Меня не для этого купили, и Санников прекрасно напомнил мне о моем месте. У его ног. Собачкой. Даже если он и приказывает сесть за стол и разделить с ним завтрак, а не отсылает есть как прислугу, на кухню. Я все равно — только у его ног, а не за этим столом.
Больше не смотрю на него, да и сам Стас кажется, теряет ко мне всякий интерес.
Быстро ест свой остывший завтрак, даже не глядя в мою сторону.
Ну, а я… Я стараюсь быть максимально незаметной. Есть и даже дышать совсем бесшумно. Чем меньше мне его внимания — тем для меня лучше! Только вот жаль, что утро так началось. Сейчас явно не стоит даже спрашивать о Марии. Лучше вообще рта не раскрывать.
— Я не поэтому в таком виде вышла, — все же объясняю, не отводя взгляда от тарелки, как и Стас. Ощущение, будто впервые еду видим, так упорно оба на нее смотрим. — Просто моя одежда… — черт, и все равно запинаюсь, тяжело сглатывая. Вчерашний вечер так и вспыхивает перед глазами, снова опаляя все кожу жаром. Насквозь. — Она здесь осталась. — тоскливо перевожу взгляд на валяющееся скомканное платье, больше напоминающее после вчерашнего тряпку, чем дорогую, да что там, просто шикарную вещь. — А другой у меня нет.