С королевской гордостью даже поздоровалась с Греком!
А мне по шарам от этого дало. Долбануло. Наверное, впервые в жизни я, блядь, реально, по-настоящему, остолбенел.
Мало кто б смог. Ефимов весь аж скукожился, когда ее увидел. Не каждый мужик бы переступил порог этого дома в ее положении.
А она смогла.
Переступила.
С донельзя расправленной спиной. Не опуская глаз.
И я впервые восхитился женщиной.
Внутренним стержнем, который не в каждом мужике есть.
Сам знаю, как это, блядь, нелегко, подниматься, когда удары один за другим летят прямо в грудь, в раскрытую дыхалку. Физические удары, кулаки — это херня. А вот когда те, кому доверял, на кого рассчитывал ноги об тебя вытрут, да еще смачно прокрутят аккуратным каблуком по горлу, — тут практически выстоять нереально. Тут, блядь, полный слом.
Да.
Я хотел.
Со злобой мрачной, на отца ее направленной хотел, чтобы она хоть часть того пережила, что мне пришлось по его милости.
Не довел бы до конца, не дал бы о нее ноги этим дряням, размалеванным трепать. Увез бы.
Но эта девочка. Эта хрупкая принцесса меня сделала. Всех, блядь, сделала, на этом балу! В этом прогнившем насквозь окружении!
И я зубами рвать был готов того урода, который к ней подошел. Как только его речь услышал.
Всех на хрен их, в доме этом, расфуфыренных, — на части разметать. За то, как смотрят на нее. За то, как криво усмехаются и выкручивают свои поганые шеи, наблюдая за ее унижением.
А сами, блядь, мизинца ее на самом деле не стоят.
Только она не унизилась. Даже тогда. Все равно.
Гордо стояла и смотрела им всем в лицо.
Принцесса.
Настоящая принцесса.
И полыхнуло в груди.
Нет, не так, как раньше.
Совсем другим, иным чем-то.
Я будто Софию в первый раз увидел. До помутнения в глазах.
Блядь, кажется я в этот миг пропал. Потому что таких — не бывает.
Она одной своей силой, одним взглядом затмила всех. Припечатала их силой своей неуемной.
Я бы ему руки выломал. А после и Греку, хозяину этого блядского бала, за то, что не остановил, не вышвырнул щенка сразу же вон на хрен.
Но это успеется. Я по-другому его научу. И у этого точно силенок не хватит выстоять.
Адски, бешено, до одури ее в этот миг желал.
Вся ярость всколыхнулась, все затмила.
От понимания того, что она — моя, что в мой дом мы сейчас едем, и там я смогу ее брать, — бесконечно, долго, сумасшедше, — трещали ребра и взрывался мозг.
Я никогда такого не чувствовал.
Одержимость.
Одержимое желание обладать, ласкать, быть в этой женщине. Ослепила меня. Одурел полностью, напрочь. Двинуться не мог в машине, иначе прямо там бы и набросился.