Прямо перед моим носом вспыхнуло пламя, и я невольно отшатнулась.
— И что ты здесь делаешь? — раздался глухой голос Альберта, и пламя плавно скользнуло в сторону, позволяя нам увидеть друг друга. А посмотреть было на что, во всяком случае на меня. В одной рубашке, застегнутой всего на пару пуговиц, сидящая на столе, положив одну ногу под себя, и вцепившаяся в наполовину съеденный сэндвич обеими руками.
— Ем, — ответила я, мысленно проклиная Весту. Могла бы и предупредить, зараза такая, наверняка знала, что он идет сюда.
Альберт с интересом покосился на мой бутерброд, беспардонно забрал его и, осмотрев со всех сторон, откусил.
— Вкусно, — промычал он, жуя. — Почему повар раньше такого не готовил?
— Потому что это мой бутерброд! — возмутилась я, видя, что Альберт не собирается возвращать мое творение, с упоением поглощая его. — И я его делала для себя, — вообще-то я уже наелась, но сам факт того, что меня таким наглым образом объели, выводил из себя. Этот сэндвич, между прочим, мое высшее кулинарное творение, я за свою жизнь ни разу даже яичницы не пожарила, а тут самостоятельно приготовленный целый бутерброд!
Альберт удивленно и с какой-то щенячьей жалостью в глазах уставился на меня:
— Тебе что, жалко для меня?
— Нет, — честно призналась я, — просто мог бы попросить, а не сразу забирать.
— А ты, оказывается, жадина, — по-детски исподлобья глянул он на меня.
— Когда дело касается того, что мое, я любому горло перегрызу.
— Я тоже, — понимающе кивнул Альберт и добавил, — поэтому я очень зол, что это мое покинуло мою кровать и голое сидит на столе в помещении, в которое в любой момент могут зайти слуги далеко не женского пола.
Я открыла было рот, чтобы возмутиться, но Альберт, прикончив мой сэндвич, сгреб меня в охапку и понес назад в спальню.
— Аль, — тихонько позвала я Альберта, пока он нес меня по лестнице, — мы ведь уже вроде как выяснили, что я не вещь…
— Угу, — спокойно буркнул Альберт.
— А потому не могу кому-либо принадлежать…
— Угу, — все то же спокойное в ответ.
— Что я свободная женщина… — продолжала я осторожно гнуть свою линию, — и у нас свободные отношения…
Альберт к этому времени донес меня до кровати, уложил на нее, снял с меня свою рубашку и, раздевшись сам, крепко зафиксировав меня в своих руках, зарывшись в мои волосы, выдохнул мне в ухо:
— Мечтай.
И уснул! Этот гад уснул! Спрашивается, перед кем я всю дорогу распиналась. Мужлан!