Потихоньку фантазия на тему гордой, но не сдающейся храбряжки Αси Ковалёвой сошла на нет. На мои вызывающие крики никто не отвечал, голос через пять минут ощутимо начал сдавать, а бить босыми ногами по «дверям», которые не издавали ни звука и вообще никак и ни на что не реагировали, выглядело крайне глупым даже для меня.
— Ненавижу! Долбанный гуманоид! Сердца у тебя точно никакого нет! Бесчувственный чурбан! — постепенно вспышка злобы сменилась накатившей тоской подзабытой боли о своей незавидной участи. Хотя лучше было всё-таки беситься. Только громить здесь было нечего — ни мебели, ни посуды, особо не разойдёшься. И силы очень быстро сжирало, тем более если учитывать тот факт, что позавтракать я не успела, и здоровый голод уже меньше, чем через полчаса начал о себе напоминать c нарастающей прогрессией. Правда настроение менялось с каждой пройденной минутой, как цвет хамелеона, попавшего в коробку со Скиттлс. Хорошо, что хоть в туалет успела сходить, но понимание того, что меня засунули сюда далеко не на десять минут, всё-таки наводило на неприятные мысли и толкало на соответствующие меры. Например, устроить глубокое изучение окружающей меня камеры.
Я, конечно, итак её всю прекрасно видела, но, если не забывать о том обстоятельстве, что это далеко не обычное строение и на вряд ли обычное «подземелье», мои действия выглядели достаточно обоснованными. Только вот к окончанию моего тщательного исследования стен, пола и единственного под потолком окошка, ничего существенного мною так и не было обнаружено. Стены и на ощупь, и даже на запах (лизнуть я их так и не рискнула) выглядели везде одинаковыми — относительно ровными кусками камней, забетонированными окаменевшим раствором. Попытка расковырять пальчиком один из стыков ни к чему существенному не привела. Будь у меня ложка и даже железная, думаю, эффект был бы таким же (так что побег из Шоушенка мне явно не светил). Да и сомнения на счёт истинного происхождения и всех этих камешков, и «цементного» раствoра возникали постоянно, как и ко всем строительным материалам в этом месте. Может мне всё еще хотелось верить, что я на Земле и меня банально разыгрывают?
С окном дела обстояли хуже всего. То, что в него светило будто мощным прожектором очень яркое солнце, а я при этом не могла до него дотянуться и выглянуть на «улицу», должно было указывать на тот факт, что я не совсем под землёй. Но ведь это тоже ничего толком не доказывало. Допрыгнуть до его края без помощи отсутствующих предметов мебели или той же лестницы я, естественно, не могла, а, значит, проверить одну из двух версий — тоже. Поэтому и оставалось довольствоваться тем, что имелось на данный момент — большой пустой камерой и собственными по ней метаниями, подобно героине Евы Грин в «Бульварных ужасах» тыняющаяся из угла в угол под прессингом последних дней и связанных с ними вoспоминаний. Хорошо ещё в смирительную рубашку не упаковали и кляп в зубы не впечатали. Χотя, еще не вечер. Да и меня время от времени то и дело прорывало на какие-то неадекватно-спонтанные действия.