– Не поверишь, Васёк, – простонал муж, – мне до лампочки Ильича, как я сейчас выгляжу!
– Скажи спасибо, что не нашла телефон твоего друга генерала, – обиженно буркнула я.
– Спасибо! – усмехнулся муж и тут же охнул.
– Что?! – подскочила я и заголосила: – Доктор! Ему плохо!
– Еще не плохо, – по-акульи нежно улыбнулась тётка в очках. – Будет ещё хуже.
Едва удержалась, чтобы эти очки ей не затолкать в… точку «Джи»! Муж вцепился мне в руки и прохрипел:
– Васёк, я передумал… Давай меняться!
– Давай, – всхлипнула я, поглаживая трясущиеся худенькие плечики будущего папы.
– Нет, – сжал Вася челюсти. И посмотрел на окруживших нас докторов с тоской: – Будет хуже, да? На сколько процентов?
– Ох, Вася, – невольно улыбнулась я, – ты же не цену программы рассчитываешь…
– Схватки ещё слабенькие, – глядя на аппарат, прогундосил сухонький старичок. – Когда усилятся раза в два-три, можно будет перейти в родовую…
– В три раза! – мгновенно бросив изображать умирающего, подскочил муж. Вытаращил глаза и заорал: – Офонарели?!
Василий 11
Я орал. Нет. Я ОРАЛ! Новенькие стены палаты грозились вот-вот пойти трещинами, оконные стёкла дребезжали от крика, а анестезиолог забился куда-то в угол и не подавал признаков жизни.
Хреновое обезболивающее… Вообще не действовало! От слова совсем! Как наркоман в ломке я пытался вытрясти себе двойную дозу, но мне показали шиш. Опасно. Пришлось терпеть.
Вот я и терпел на всю Ивановскую.
– Вась, Вась… Поменяется, давай! Ну?! – причитала надо мной супруга, уже нимало не заботясь о том, кто и что может понять.
Но я только зубы стискивал.
– Ра-а-ано!
Мой крик эхом прокатился под потолком и утонул в коридорах.
– Дышите, дышите…
Да как тут дышать, когда от боли дыхание перехватывает. Вот сейчас я был готов отгрохать женщинам памятники на каждом углу за такие вот мучения. Это же натуральный ужас. Все! Ухожу в монастырь и надеваю пояс верности. Никакого секса! Никогда!
– Скоро схватки усилятся, – предупредил спокойный, как удав доктор и поправил очки.
Не стесняясь, я взвыл. Ещё усилятся?! Да у меня и так скоро болевой шок будет!
Пока Василиса массировала мне поясницу, я прикидывал, насколько ещё меня хватит. И так каждый раз как последний, а если схватки еще сильнее станут… А ведь это все могла моя жена терпеть. Любимая!
Чуть не заплакал: не то от боли, не то от жалости. Нет уж, лучше я! Пусть усиливаются сколько угодно, буду молчать как партизан.
То, что было потом, помню слабо. Колыхающийся бесконечный океан боли, где волны накатывались одна за другой. Перед глазами колыхалось алое марево, в котором маячили фигуры медсестер, врачей, супруги…