— О чём поговорить, Фархад? — подбородок приподнят в высокомерие, в глазах искры, но только не из-за любви, а от злости ко мне.
— Башир хочет поговорить с ней, — киваю в сторону друга и тот выходит чуть вперёд. — Есть несколько вопросов, касающиеся её похищения, нужно сопоставить факты для следствия.
— Она сейчас не хочет ни с кем говорить, — вздыхает Рамиля, опускает руки, выходя из защитной позы. От меня не скрыто её настроение, женщина вымотана, и мне бы её приласкать, как свою жену, но совершенно не тянет придаваться нежности. Бесцеремонно толкаю дверь, Рамиля почти отскакивает от входа, боясь получить отдачу от неё.
— Меня не волнует, хочет она или нет, — почти врываюсь в комнату, ищу свою Алию, затем краем глаза замечаю девушку в углу комнаты, совсем забилась, сидит на попе, обнимая колени и пряча в них лицо. Мне становится жаль её, сердце колотит с утроенной силой, разделяя боль, но какая она — эта боль, дочка не спешит делиться ни с кем. Рамиля хватает меня за локоть, но я мгновенно вырываюсь из захвата, цепляюсь за горло женщине. Рамиля испугалась, схватила меня за кисть обеими руками, моля Аллаха, чтобы образумил меня.
— Фархад, — жена хрипит. — Хабиби…
Произносит ласковое слово моей Валии, и я обессиленно падаю перед ней на колени. Рамиля тоже опускается и берёт меня в объятия, я не сопротивляюсь и даже тоже её обнимаю, затем, словно плотину прорывает, я начинаю плакать. По Валентине, по утраченной любви и возможном счастье, по тому, как сломал жизнь Рамиле, нарушив все планы её семьи, и, что сам, как эгоист поступил, беря от неё всё, но не давая взамен ничего. Действительно, Аллах справедлив, наказывает меня за все мои деяния, начиная с того дня, как помог лучшему другу скрыть тело его брата, и словно злой порок окутал меня своей занавесью, бесконечно накликая на меня испытания.
Слышу, как Алия начинает рыдать, затем подползает к нам, к свои родителям, ища в нас ту самую родительскую поддержку. Башир стал свидетелем нашего соединения, и чтобы не разрушать этой секундной идиллии, тихо вышел из комнаты моей дочери. Обнимаю крепко свою девочку, стираю её слёзы и шепчу молитву, прошу, чтобы, наконец-то, мы нашли того, кто во всем виноват.
— Папа, прости меня, — губы Алии дрожат и тело тоже, она повторяет эту фразу вновь и вновь.
— За что? — спрашиваю у неё. А она, как заведённая повторяет одно и то же.
— Никто меня не насиловал, — признается. Затем вырывается из моих рук, встаёт с пола и садится на кровать, пряча лицо в ладонях. — Но я и не девственна.
Сначала я ощущаю, словно груз слетел с плеча, а теперь повис ещё сильнее, давя на грудную клетку.