— Да объясни же, ты, мне, что я вчера тебе сказала! — воскликнула, отталкивая от себя Тимофея. Он навеял на меня столько сомнений, что мозг отказывается работать в удвоенном темпе, чтобы воскресить в памяти все, что случилось ночью. Руки сильно трясутся, отдаваясь вибрацией по всему телу, отчего-то вдруг стал веять холод отовсюду, и я машинально обняла сама себя.
— Нет, — твердо отвечает. — Это будет уже не то признание от тебя, которое я хотел бы услышать. Макару передавай привет, раз твоя память до сих пор отказывается возвращаться, — смотрит с укором, будто не верит, что я действительно не помню о вчерашних событиях.
— Тим, — делаю еще одну попытку, а подбородок предательски задрожал. Он нахмурился, но не стал сопротивляться. Кажется, сейчас я взаправду разрыдаюсь, а ведь утро было не совсем таким уж плохим, не считая совместного пробуждения. — Что между нами всеми произошло? — со страхом на глазах и в голосе, задаю вопрос. Тимофей сначала хотел просто развернуться и оставить меня без ответа, но сжалился надо мной, подбирая слова так, чтобы я больше не задавала лишних вопросов.
— Ничего. — Затем положил мою сумочку на комод, развернулся оставив меня стоять разбитой посреди коридора. Черт возьми, что я натворила вчера?! Хватаюсь за голову, затем закричала во все горло.
— А-а-а!
Тимофей наверняка слышал мой крик, но не вернулся на него, считая, что не заслуживаю знать о нашей ночной вылазке. Зато выскочила мама, перепугавшись не на шутку.
— Что случилось, доченька? Где Тимофей? — она обеспокоено осматривает меня, а я вся дрожу и заливаюсь слезами. Не знаю, что сказать маме, ведь нет никаких оправданий или догадок. Есть только яркая вспышка поцелуя с Котовым в баре, а потом будто снова током пробивает мозг, и перед глазами стоит Макар, который все это видел. Боже! А дальше то что? Смахиваю слезы со щек. Да пошло оно все к черту! Набравшись храбрости, как обычно, утираю нос и улыбаюсь маме своей вымученной улыбкой.
— Ничего особенного, — уверяю ее, но она, нахмурившись, качает неодобрительно головой.
— Если бы так оно было, ты б не лила крокодильи слезы, — подмечает факт того, что мои глаза все еще на мокром месте. — Ты влюблена в этого мужчину? — решившись, мама задает мне вопрос, и я, конечно, не смогла больше скрывать этого, согласно кивнула, говоря да. — А он?
— Не знаю, — сквозь новый поток слез, говорю маме, и она прижимает меня к себе, успокаивая. Мне до одури обидно, что Котов не может сказать мне четко или «да», или «нет» нашим чувствам, продолжая мучить дистанцией, а потом будто срывается и сам не может противостоять себе.