— Важен взгляд, стук сердца, важна музыка, что звучит в голове при виде нее. Важно каждое случайное слово и улыбка, даже важно любит ли она детей и овсяное печенье, важен каждый глоток воздуха в тот миг, когда вы вместе. Многое важно, но имя — это последнее, что следовало бы узнать.
А девушка, сжалившись над старой матерью, с улыбкой сказала.
— Мое имя — Еленалья. Я сирота, у меня никого не было, кроме маленького брата, но я похоронила его позавчера. А потом пришли люди и отняли мой дом, сказав, что за долги, ведь все деньги шли на лечение брата. Мне не куда было идти, а Ваш сын привел меня сюда.
Как резко изменилось лицо матери. Из презрительно-оценивающего оно переросло в яростную стальную маску. Кожа ее пошла багровыми пятнами, а рот закривился от злости.
— И ты, нищенка, посмела явиться в мой дом?! Ты надеялась, что околдовав моего сына, ты сможешь заполучить себе и жилище и мои деньги?! Да ты даже имени его не знаешь! Тоже мне, жена!
— Евгар, — сухо перебил сын.
Девушка не смела больше отрывать взгляда от пола. Худые ее плечи заметно задрожали, а руки непроизвольно сжались в кулаки.
Старая женщина не стала продолжать разговора и в спешке вышла из дома, отчетливо хлопнув дверью и всем своим видом показывая, что не простит этого вечера сыну.
Евгар и Еленалья всю ночь просидели в комнате, смотря друг другу в глаза и крепко держась за руки. Они ничего не говорили, им было это не нужно. Зачем слова, когда и так чувствуешь каждое движение души? Им было этого достаточно, и они были счастливы. Где-то за мутным запотевшим стеклом кричали совы и дули ветра, угасали и падали на землю звезды, распускались волшебные ночные цветы, а они все сидели и, казалось, не могут насмотреться, не могут поверить в то, что они есть друг у друга.
Но старуха-мать всем сердцем решила не допустить столь неблагополучного для ее сына союза, надумав идти к ведьме, что жила на самом краю их маленького городка. Поздно ночью она постучалась к ней в двери.
— Помоги! Спаси! Все, что хочешь, отдам! Только разлучи этих проклятых влюбленных!
Но усмехнулась на это колдунья, сказав, что истинная любовь не подвластна ее чарам.
Взъярилась тогда мать, вскочила, закричала, и как будто вселилось в нее что-то чужое и злое, холодом сковав сердце.
— Ослепи тогда моего сына, чтобы не увидел он больше никогда своего “Ангела”. И ее ослепи, чтобы к дому моему дороги она больше никогда не нашла!
Сказано — сделано. И нет ничего страшнее материнского слова, если сказано оно из злобы и ненависти.
Мать вернулась домой под утро и сама своей рукой обвязала глаза сына черной лентой, пока он спал. Но с утра, услышав крик его, испугалась и в ноги влюбленным кинулась, но сын лишь сказал ей одно слово: “Прощаю” и ушел. А мать его в этот же миг осыпалась на дощатый пол пеплом.