Убедившись, что путь свободен, я спустилась на первый этаж и прошмыгнула к кабинету. Дверь оказалась незапертой — безалаберности Клиффа можно подивиться… Проскользнув внутрь, я замерла посреди комнаты с отчаянно бьющимся сердцем. Слишком много мебели, добрая часть которой, как я уже убедилась, забита деньгами. Вот только деньги меня не интересовали. Где искать документы в первую очередь? Тоже в столе?..
Я не успела проверить свою догадку. Позади раздалось низкое утробное рычание, по тембру напоминающее рассерженный гул пчелиного роя. Рой подхватил меня за шкирку, поднял с пола и, чуть пронеся по воздуху, больно впечатал спиной в стену
— ПОПАЛСЯ! — с яростным торжеством проревел помощник Кавендиша и поднес свое лицо к моему. Одной рукой он держал меня за шкирку, в другой сжимал огромные, перепачканные зеленым соком ножницы.
Полагаю, здесь мне и пришел бы печальный конец. Вряд ли разъяренный бывший заключенный Арм стал бы выпытывать у меня причины появления в кабинете своего хозяина — порешил бы на месте, а тело прикопал где-нибудь… в яме под кустом (благо и ям, и кустов кругом хватает). Но перед лицом нешуточной опасности из меня вырвалась моя настоящая сущность.
— Мамочки-и-и! — совсем не по-мужски завизжала я и засучила ногами.
Ножницы замерли у моей шеи, и я захлебнулась криком, понимая, что видала себя с потрохами. Потянулись долгие секунды осмысления увиденного и услышанного. Наши с дворецким волосы дружно шевелились: мои — от ужаса, его — от сложных мыслительных процессов, не умещающихся в пределах гигантской черепной коробки. И все же подчиненный оказался догадливее своего начальника.
— Ты… БАБА?! — тяжело проскрипел Армстронг, после чего аккуратно поставил меня на землю.
— Баба… — эхом откликнулась я и осела на пол. Уж лучше разоблачение, нежели неминуемая смерть…
Как и Гамильтон, Армстронгу понадобилось время, чтобы осознать мой рассказ. Он аккуратно примостился на самом краешке стула и подпер рукой подбородок, устремив взгляд в пространство.
— Иногда нужно… Понять… Оставить прошлое… Жить настоящим… — наконец просипел он, с трудом выговаривая слова. Я никогда еще не слышала от него такой длинной фразы. Да и не хотела слышать — если бы чудовище Франкенштейна из популярного романа Мэри Шэлли действительно существовал, он говорил бы именно таким голосом: страшным, надрывным, со свистом выходящим из неровного шва между телом и головой.
— Поехали, — Армстронг и сам был не в восторге от необходимости говорить: он с явным облегчением закончил монолог и грузно направился к выходу.