— А ты был близок с матерью? — спросил он, прочистив горло.
— Насколько мог. В последние годы с ней было непросто, — она перестала надеяться; а разве я, потеряв Эви, не перестал бы? — ma mère говорила, что в нашей семье все влюбляются раз и навсегда. Она любила и потеряла любовь. Говорила, что чувствует себя так, будто лишается частички души каждую секунду день за днём.
— Что с ней произошло?
Рука сама потянулась к чёткам. Только что Жнец признался, что убил своих родных. Смогу ли я быть таким же откровенным? Как он однажды сказал: «Если не можешь говорить о своих поступках, то не совершай их».
Я жестом попросил передать бутылку и снова приложился к горлышку.
— В Нулевой День меня не было дома. А она осталась в нашей старой хижине, беззащитная перед Вспышкой.
Жнец разинул рот.
— Она обратилась.
Я туго сглотнул.
— Она напала на Клотиль. Рвалась к её горлу с такой силой, словно озверела. И я… убил её. Поднял руку на собственную мать. Chère défunte mère[20].
— У тебя не было выбора. Она уже была мертва. Возможно, Солнце и считает иначе, но Бэгмены никогда не станут теми, кем были. Я чувствую смерть. Поверь, как только в них просыпается жажда крови, это конец.
Я взглянул на него поверх бутылки.
— Ты уверен?
— Да. Запомни, Дево: твоя мать погибла во время Вспышки.
На душе стало немного легче. Ещё одна вещь, за которую я благодарен Доминия.
— Только Эви не говори.
— Сам скажи. Она поймёт.
— Вот почему я их убиваю, — снова глоток, — потому что, если я сам когда-нибудь обращусь, то хочу, чтобы меня тоже убили.
Я передал бутылку Жнецу, и мы продолжили пить по очереди, пока не пошел мелкий снег.
— Я давно хотел узнать, — сказал он, — почему она грустит каждый раз при виде первых снежинок. По всей видимости, это имеет отношение к тебе.
— Я впервые увидел снег прямо перед нападением Рихтера. Мы с ней говорили по рации, и она слышала, как это меня впечатлило.
— Впервые?
Видимо, для человека, родившегося на холодном севере, странно такое слышать.
— А что для неё значит это? — спросил он, вытягивая из кармана красную ленту.
— Я дал её Эви, когда мы ехали спасать Селену, — сказал я, не в силах оторвать взгляд от ленты, — и сказал, чтобы она вернула её, если решит остаться со мной.
— Понятно, — Смерть сохранил бесстрастное выражение, но я заметил боль, промелькнувшую в его взгляде, — она хотела отдать её тебе. Когда она сбежала из замка, я нашёл эту ленту в ящике шкафа и теперь хочу её вернуть.
— Кто знает, Жнец, может она решит отдать её тебе. Я же видел, как вы смотрели друг на друга, когда зашевелился ребёнок.