— Нет, — огрызаюсь я.
— Когда планируешь начать работу?
— Когда меня посетит муза.
— А можно поконкретнее? Мне нужно знать, когда распаковать технику.
— А мне нужно почувствовать вдохновение, — произношу я снисходительным тоном, который вдруг откуда-то перенял. — Легко щелкать камерой. Мне же нужно творить слова. Это немного сложнее, чем просто иметь палец.
Удар ниже пояса, но на что она рассчитывала, когда искромсала мне сердце и, раскидав его обломки, удрала обратно в Америку? По ту сторону двери молчание.
— Я могу написать Уитни, помощнице Райнера, чтобы она прислала кого-нибудь убрать в доме перед тем, как Ричардс...
— Ты теперь Джоанна Гейнс>9? Может, займешься своими делами и перестанешь критиковать чужие дома?
Мысленно молюсь, чтобы ее пижонистый хахаль обиделся, как я разговариваю с его любовницей, ворвался в комнату и набил мне морду. Я настроен на хорошую драку. К сожалению, судя по удручающей тишине по ту сторону двери, мистер Банкир не намерен в ближайшее время портить себе маникюр.
— Откуда ты знаешь, кто такая Джоанна Гейнс? — с улыбкой в голосе спрашивает Аврора через секунду.
Мама Кэтлин, Элейн, постоянно смотрит шоу этой женщины и ее мужа. Иногда даже плачет. Я тоже бы заревел, если бы мне пришлось смотреть битый час, как люди выбирают обои в дом — к тому же в чужой.
— Да. Ладно. Я поняла. — Аврора бьет ладошкой по двери.
Через две минуты слышу, как хлопает входная дверь. Я закрываю глаза. Снова начинает трезвонить телефон. Я открываю один глаз, убедившись, что это не номер Кэтлин. Увидев американский, я убираю звук на телефоне и решаю вздремнуть.
Когда я просыпаюсь, поют сверчки. Я лежу, привыкая к темноте, и потягиваюсь. Спешить мне некуда. А потом сажусь на край кровати и вдавливаю ладони себе в глаза.
В гостиной внезапно раздается грохот. Затем со скрипом открывается входная дверь. Я переворачиваю телефон и смотрю на время. Полночь. Они не только за тампонами и шампунем ездили, это точно.
Аврора хихикает, ее пижон что-то кряхтит, и вдруг оба стонут.
Кто-то со стуком врезается в мебель. Аврора хрипло смеется. Ненавижу ее смех. Он гортанный и низкий, и — черт меня раздери — чем я думал, что это хорошая идея? Я был тогда пьян или просто я мазохист?
Мстить, насильно притащив ее сюда, и заставить проводить со мной время все равно что заниматься сексом, обернув промежность наждачной бумагой, и уйти в монастырь.
Я слышу мокрые слюнявые поцелуи. Кряканье, смех и оханья. Судя по этим звукам, ее тупой парень целуется как мерзкая борзая. Слишком. Много. Языка. Но Авроре нравится. Я знаю, поскольку она стонет так же, как стонала со мной.