Я стиснул зубы, чтобы не покрыть Генри матом, выдавая себя. Стоит представить, что он приставал к его Вишенке и глаза накрывала темная пелена. Мать твою, девушка же только пережила потрясение, а ей пришлось еще и отбиваться от приставаний.
Но… где-то внутри проснулось неприятное подозрение. А что, если она действительно хотела от «своего парня» той интимной ласки, которую я так щедро, не скупясь, дарил я. Что если… она же и подумать не могла, что я узнаю.
— Отец, ты опытный любовник, знаешь все эти фишечки. Чем еще можно заинтересовать девушку? Что она вообще хочет?
Руки так и чесались схватить кое-кого за шиворот и хорошенько встряхнуть.
— Эй, меня слышно? — заволновался Генри из-за продолжительной тишины в трубке.
— Ты хочешь сказать, что склонял свою девушку, — фраза давалась мне с трудом, — которая пережила ужас аварии, к сексу сразу после больницы?
Лучше бы ты вообще не протягивал к ней свой ручонки! — яростно подумал я про себя.
— Да, а что…
— Не знаю, как тебя воспитывала мать и отчим, но черт возьми, мой сын должен иметь больше уважения к девушке и думать в такой момент о ее состоянии, а не собственном члене! — я орал в трубку, но просто ничего не мог с собой поделать.
Ярость сжигала меня дотла. Хотелось крушить все, что находилось рядом.
— Но пап…
— Где твои мозги? Или так чешется, что не можешь сдержать дружка? Она испуганная, измученная, — мой голос задрожал, когда я представил Вишенку, — еще не отошла от пережитого, а тут ты пристаешь к ней. Как она в таком состоянии может возбудиться и захотеть тебя! — отчитывал я.
Как я так вляпался, что моим противником за внимание девушки стал собственный сын.
На том конце послышался громкий вздох.
— Да, ты прав. Чем я только думал. Спасибо за совет. Постараюсь пока ее не трогать, хотя бы пару дней.
Я знал, что рядом с Вишенкой мозги просто плавятся. Оказалось, что даже у Генри.
В то же время чувствовал глубокое удовлетворение от мысли, что Шерон ему отказала. Была бы моя воля, я бы надел на нее железные трусы и носил бы ключ на цепочке.
Гудки в трубке. Одиночество в моем доме. Ярость в душе.
Я бросил трубку и с размаху, ревя как раненый зверь, ударил кулаком о столешницу. И еще раз. Она моя, мать ее. Она не могла смотреть на другого, не могла стонать от чужих ласк так же, как от моих. Нет! Нет! Нет!
Легкие горели. Остановился, только когда увидел трещину в деревянном полотне, забрызганную каплями крови.
Но руке было не больно. Больно, дико больно было внутри.