— Слушай, дедушка, ты сам не раз повторял, что за меня любому голову открутишь. — коварно наступаю, вытаскиваю из хватки руки, как бы невзначай накрыв его ширинку. — твои слова?
— Чё-т такое припоминаю, угу. — невнятно мычит Соколов, трется носом о мою щеку, и мне щекотно. — к чему клонишь?
— К тому! — шаловливо поглаживаю его пах, чувствуя, как просыпается ствол, слабо шевелясь в тесном пространстве под джинсами. — я ведь уже взрослая. Ты не возбуждаешься на детишек, правда?
— Нет. — соглашается Руслан, занявшись моей грудью. — кто тебя научил этому бесстыдству? М-м?
— Это заложено природой, любимый, — выдыхаю, с жадностью прильнув губами к его губам, пью его вдохи, нежно терзаю податливую плоть пальчиками, чуть вдавливая.
Ух, какой он там огромный, просится на свободу, настойчиво тычется в ладошку. Руслан властно обхватывает меня за шею сзади, растирает разгоряченную кожу, поцелуй становится глубже, влажнее. Ласкает мои губы, то прикусывая и оттягивая зубами, то мягко и легонько лижет, а свободной рукой теребит набрякший сосок, и меня качает на жарких волнах удовольствия. Пожалуйста, не останавливайся…
— Меня сводит с ума твой запах. Ты пахнешь спелыми абрикосами, сладкая… Сладкая моя девочка… Моя… Ты моя… — слова его едва разборчивы, язык перемещается ниже, к ложбинке между холмиков, скользит вокруг груди, прижимается к горошинке.
Вбирает в рот, посасывает, подавшись ко мне бедрами, и я вожусь с ширинкой, замочек застревает в ткани, не могу его расстегнуть.
— Маленькая развратница, — усмехается Руслан, приподнимает меня, тянет юбку к коленям, и я снимаю её ногой. — моя сладенькая плохая девочка.
— Скажи, — дрожит голос, меня колотит от возбуждения, лихорадка передается от живота к промежности, а там мокро и горячо. — ну, скажи, скажи, что ты любишь меня! Любишь же?
Он хрипло смеётся, резко отталкивает меня, и, удерживая за поясницу, встает. Ойкаю о неожиданности, теряя ориентир, меня разворачивают, нагибают, и я падаю щекой на прохладное дерево кроватной спинки. Ослабевшие руки не слушаются, кое-как цепляюсь за неё, чтобы не рухнуть.
Сзади раздается шорох, горячее, покрытое испариной тело, вжимается в меня, он тяжелый, и мне нечем дышать, но я не жалуюсь. Да, давай, сделай это, наконец, лиши меня чёртовой девственности, я же давно твоя.
Руслан наваливается, бродя судорожно по моим ягодицам, тискает их, шлепает, и шепчет в ухо:
— Когда у тебя были те дни?
Я с трудом соображаю, вспоминая распорядок цикла.
— Через два — три дня должны быть. Да какая, блин, разница? — жалобно скулю, призывно виляя попкой, трусь о его пенис, вздрагивая от откровенного обнаженного контакта. — Чего ты боишься?