Я непонимающе посмотрела на Галеаццо. Он продолжил.
— Для того, чтобы просто подать заявку на должность — нужно заплатить. На низших должностях сумма составляет два годичных жалованья. Но не факт, что вы сможете продержаться два года, и хотя бы вернуть эти деньги.
— А чем выше, тем больше надо заплатить? И вернут ли деньги, если я не изберусь?
Галеаццо почти не глядя свернул на лестницу, ведущую в нижние этажи тюрьмы. Я последовала за ним.
— Да. За должности в городском или церковном совете уже придется выложить три годовых жалованья, за место в высшем — четыре. И нет, деньги, в случае неудачи, вам никто не вернет.
Это было неприятно. Но не успела я посетовать на такой узаконенный грабеж, как оказалось, что мы пришли. Никто даже не подумал остановить городского судью, решившего по собственной надобности посетить узников. Меня, чую, и на порог бы не пустили.
В камере матери было мерзко. Она лежала на подстилке, пуская кровавые пузыри изо рта, но никто не спешил ей помочь. Я подбежала к решетке, вцепилась в нее и не сдержала стона. Мать выглядела отвратительно. Ее кожа посерела, пальцы беспокойно теребили край одежды, а покрасневшие глаза казались сухими, словно она уже несколько часов не моргает. Едва стражник отпер камеру, я вбежала к ней, взяла ее иссохшие пальцы в свои.
— Мама, мама! — позвала я ее. Но ее взгляд так и остался устремлен в потолок. Я повернулась к Галеаццо, невозмутимо смотрящему на эту сцену. — Воды, дайте воды!
По его кивку стражник зачерпнул ковшиком воду из бочки где–то в конце коридора, и принес мне. Я попыталась напоить мать, смочив свои пальцы и дав стечь каплям на сухие потрескавшиеся губы. Она сглотнула. И еле слышно прошелестела на выдохе:
— Сестра… — она сдавила мои пальцы, совсем чуть–чуть, совсем не так, как в прошлую нашу встречу, когда она поставила мне синяки на запястьях.
— Это я, мама, это я. Вот, выпей еще, — я покапала еще немного воды. Я обернулась к Галеаццо и спросила: — а можно ли ее как–то отсюда забрать?
Его взгляд ненадолго остекленел, как у всех НПС, обсчитывающих что–то сложное, но потом он покачал головой.
— Госпожа Уффорт приговорена к шести годам заключения. Срок истекает следующей весной.
— Но она в ужасном состоянии! Ее нужно лечить! Она же умрет!
— Все смертны.
Пальцы матери снова сжали мои, и она повторила:
— Сестра… — и на последнем звуке из нее словно вышел весь воздух. Глаза закатились под веки, тело начало стремительно холодеть. Я, совершенно не отдавая себе отчета, заглянула в ее меню–подсказку. Ее свеча полностью догорела и теперь вместо огонька там вился лишь слабый дымок, прихотью разработчиков свивающийся в виде черепа. Моя мать в этом мире умерла.