— Ну и что вы там увидели такое страшное, что поспешили вернуться?
— Смысл жизни, — выкрикнула я. Волна радости мягко и бережно подхватила меня и понесла прямо к сияющему берегу человеческого счастья. — Смысл жизни. Там было написано «смысл жизни». Это то, что я должна найти. С вашей помощью, конечно, — я смутилась и отвела взгляд.
Смысл жизни. Вряд ли можно сыскать предлог глупее. В этих словах было что-то фальшивое, как сливочный вкус маргарина «Rama», который всегда оборачивается изжогой.
Сейчас Виктор захохочет, покажет мне на дверь, я выйду, дверь захлопнется, и… Но Виктор не засмеялся. Смотрел на меня серьезно, даже немного грустно. Словно знал, чем кончаются такие поиски. Но понимал, что останавливать меня — поздно. Мне захотелось заплакать. По-настоящему. Поэтому я встала и сказала, что должна идти, а то дети одни, без присмотра, и мне влетит.
— Сбегаете? — к Виктору вернулась его насмешливость.
— Нет, но почему-то хочу хорошо выполнять свои обязанности в больнице. Лучше я буду приходить к вам в те дни, когда не дежурю. Можно?
— А если я отвечу «нельзя», не придете?
Не знаю, какой он там психотерапевт, но злить клиента он умеет блестяще. Причем так, что, кроме как на себя, и злиться не на кого. И от этого злость становится еще сильнее. Но какая-то странная злость — веселая.
— Я же не могу заставить вас говорить со мной.
— Заставить не можете, а вот заинтересовать… Сегодня мне было интересно. Приходите.
— Послезавтра?
— Хорошо. А время?
— Мне все равно. У меня выходной.
— Тогда приходите к трем, — он улыбнулся, — будете моим завершающим аккордом, как сегодня.
Я кивнула и направилась к выходу. Но у самой двери остановилась.
— Нужно же об оплате договориться.
Его брови поползли вверх, а улыбка — в стороны.
— А я со своих сотрудников денег не беру.
Удивлению моему не было предела.
— А я слышала…
Тут он захохотал.
— И это говорите вы, о ком уже сочинили десяток легенд!
Я покраснела и выскочила за дверь. И вовремя. Анна Кузьминична уже маячила в коридоре.
— Где вы шляетесь? Дети брошены без присмотра.
Брошенные дети мирно сопели в подушки. Но формально она была права.
— Прошу прощения, — начала я вежливым тоном, каким воспитанный человек разговаривает с другими. Но, заметив выражение превосходства, наползающее на лицо Анны Кузьминичны, как назойливая реклама на экран телевизора, продолжила иначе: — Советовалась с психологом. Лиля мне сегодня надерзила. Еле удержалась, чтобы ей не нагрубить. Не знаю, как и быть, — тарахтела я, честно раскрыв глаза, — кричать на нее нельзя, можно приступ спровоцировать. А в инструкции, которую вы мне читать давали, написано, что санитарки должны быть вежливы с больными.