Она. Ничего. Не сказала.
Женщины не врут о мужчинах, с которыми видятся по пустяшным поводам. А Ерохин… господи, он просто тварь, которая не может быть интересным собеседником для двадцатилетней студентки-третьекурсницы.
Утром приезжает Лиза.
Я сижу на крыльце с черт знает какой по счету сигаретой и даю своим легким очередную порцию вредных химических элементов, которые пересчитываю в уме, словно невидимые четки. Бусина за бусиной, отрава за отравой. Я бы и напился заодно, но любая порция алкоголя может стать для меня концом всему. Может быть, врачи перестраховывались, когда говорили, что в моем состоянии любые нервные потрясения могут быть фатальными, а может говорили правду. Я еще не дошел до стадии, на которой мне станет все равно до возможных последствий.
Но кое-что все-таки сделал.
— Я написал завещание, — говорю сестре, когда она поднимается по ступеням со словами: «Я просто забыла кое-какие свои вещи».
Лиза останавливается.
— Давно пора было сделать. Я бы нестабилен. — Мне нравится шутить над самим собой, потому что мои обычные шутки больше никого не смешат. Потому что я до сих пор не очень понимаю, что такое «хорошая шутка».
Мне тридцать четыре, я взрослый мужик и знаю, как зарабатывать деньги, но мои руки начинают расти из жопы, когда дело касается наведения порядков в собственной семье.
— Зачем ты мне это говоришь? — немного устало спрашивает Лиза. — Я должна упасть на колени перед очередным актом твоего самопожертвования на благо семьи.
— Подумал, что в последнее время дал слишком много поводов думать, что перестал ценить то, что ты для меня делаешь. Ты моя сестра, Лиза, и я знаю, что со мной очень непросто.
Она присаживается рядом, просит сигарету и зажигалку, и еще несколько минут мы просто курим в полной тишине.
— Я видела фотографии, — наконец, говорит Лиза. — До того, как они исчезли так же быстро, как и появились. Кто-то подчищает следы.
Мы обмениваемся многозначительными взглядами, и когда сестра спрашивает, где Катя, я неопределенно мотаю головой. Прямо сейчас во мне столько никотина, что делать осознанные жесты становится безумно тяжело. Но Лиза была со мной с рождения: даже если я буду лежать на кровати прикованный по рукам и ногам, она разгадает мои мысли даже по размеру зрачка.
— Это правильное решение, Кирилл. Я с самого начала… — Перебиваю ее взмахом руки — и сестра, извиняясь, замолкает. Но все равно не может не сказать напоследок: — Она никогда не была одной из нас, особенно после того, как Морозов признал в ней потерянную и обретенную дочь.
Я сминаю окурок в пепельнице, которая теперь больше похожа на поле битвы: пепел, исковерканные огрызки и большое сраное ничто.