— Он возвращается.
Теперь Лиззи убрала руку, поняв, что старик отчего-то направил свои стопы в наше укрытие. Его тихий голос отскочил от стен и ударил нам в уши. Сказал, что мы не похожи на местных, потому он хочет сообщить, что вечером в деревне соберутся местные музыканты. Он будет рад увидеть нас там. Лиззи вежливо улыбнулась и приняла приглашение.
Перед походом в паб, мы зашли в рыбную таверну за супом из моллюсков, в котором я с удивлением обнаружила кусочки лосося. Ирландский шарм придавал ему кусочек темного хлеба, пресного, без вкраплений изюма и специй, но отлично подходящего к золотистому маслу, на которое Лиззи сейчас не смотрела косо. К вечеру мы обе ужасно проголодались.
— Во время студенческого похода это был наш привычный обед, — улыбнулась Лиззи, оплачивая счет, — и через неделю я думала, что никогда больше не возьму этот суп в рот. Это как в Париже на третий день начинаешь проклинать круассаны. А что начинаешь ненавидеть в Петербурге?
Я пожала плечами. Пышки? Но разве ими можно объесться?
— Я очень люблю «пышки», они отдаленно напоминают голландские пончики. Но ты же не ешь сладкое и жирное.
— Потому ты до сих пор не пригласила меня в Россию?
Мы уже шли по улице с магазинчиками, выкрашенными в кричащие цвета.
— Ты хочешь поехать со мной в будущем году?
Никогда прежде Лиззи не заводила разговор про Питер, хотя в отличие от Пола отпускала меня в Россию каждый год.
— В этот раз ты рассказала родителям о нас?
Даже в свете фонарей я увидела внимательный взгляд Лиззи. Разговор перестал походить на треп, за которым коротают время перед концертом.
— Понимаешь…
Слова давались с трудом. Стыдно было признаться, что отец страшный гомофоб, которого трясет даже от упоминания однополой любви в кино. Если б я только заикнулась, что состою в отношениях с женщиной…
— И ты будешь продолжать молчать?
Что я могла ответить? Да, у меня нет выбора… И зачем ему знать…
— То есть твоих родителей устраивает тот факт, что после развода ты так и не нашла себе пару? Это они воспринимают нормально? И то, что ты живешь в чужом доме на птичьих правах, им тоже кажется нормальным?
Откуда мне знать, что они воспринимают и как! Наверное, мы, русские, привыкли спокойно относиться к помощи со стороны. Во всяком случае, мать никогда не спрашивала меня, когда я планирую переехать?
Детство заканчивается в тот момент, когда вместо того, чтобы отвечать на наши "почему", мама сама задает вопрос — зачем? Да, она спросила, зачем я вышла за Пола, и когда я промолчала, перестала вообще о чем-либо спрашивать. Наверное, она хотела б спросить меня, желаю ли я вернуться назад в Питер. Только не спрашивала, зная наперед, что я отвечу. И все же я сказала матери, что у меня кто-то есть, но пока ничего серьезного… Но такой ответ ранил бы Лиззи, которая могла принять «несерьезность» на свой счет.