Девочка придержала занавеску и выпустила на свет госпожу. Только лица он все равно не увидел — сквозь плотную вуаль едва просматривался пышный парик.
— Что привело тебя в покои Ти, мой повелитель?
Слава Богам, она назвала свое имя. Она была одной из последних жен отца, ливийская царевна. Он пытался вспомнить ее лицо и не смог.
— Отчего ты прячешь от меня лицо?
— Я прячу его от всех, мой повелитель, уже много лет, потому что не хочу пугать людей своим уродством. Скажи, что привело тебя ко мне? Хотя знаю… Хемет плачет, верно? Оттого ты и не посмел переступить ее порога. В тебе всегда была чуткость, которую ты взял от матери. Ты хочешь, чтобы я сходила к ней и пригласила к тебе?
— Нет. Скажи, что я велел принести в ее покои завтрак, потому что хочу поговорить с ней о сыне. Дождись, когда она будет готова, и вернись за мной.
Ти с поклоном удалилась. Высокая, легкая, худая, что девочка, полная противоположность Хемет. Плачет… Он мог предположить, что она позлится первые дни, а потом явится к нему сама с требованием вернуть сына, но плакать в своем покое? Как не похоже на нее.
Ти вернулась слишком быстро — видно, он ошибся всего одной дверью.
— Она ждет тебя и отослала слуг, сказав, что сама станет прислуживать тебе, но если ты велишь вернуть их…
— Нет. Пусть оставят нас одних.
Фараон сделал решительный шаг к двери и замер: он же не знает, куда идти — все эти пять лет он не ступал дальше покоев Никотрисы, пока своей единственной жены. В выборе приводимых к нему наложниц он полагался на слуг.
— Проводи меня, чтобы убедиться, что Хемет не передумала видеть меня.
Ткань, закрывавшая лицо Ти, дрогнула — должно быть, ливийка улыбалась, но нет, голос прозвучал тише прежнего.
— Того, кто смеет противиться повелителю двух земель, Великая Хатор жестоко карает. Хемет знает это не хуже моего.
Ти опередила его на два шага и прошла мимо следующей двери, не останавливаясь. Как же давно он не был на женской половине дворца, а ведь когда они с Сети мальчишками играли здесь в прятки, дворец не казался таким огромным. Ти сама откинула ему занавеску и замерла в нерешительности. Фараон глянул ей через плечо и велел уходить. Слезы Хемет высохпи быстро, раз у нее хватило времени высыпать на циновку груду самоцветов.
— Опусти зеркало. Иначе я не перешагну твоего порога.
Однако зеркало осталось в руках Хемет, как и кисть, которую она тут же поднесла к ненакрашенному глазу.
— У меня прекрасная память, — продолжил фараон достаточно резко, — но недолгое терпение, потому даже тебе не стоит испытывать его.
— Тогда говори, зачем пожаловал, и уходи.