Сегодня он как обычно пришел к полноводному Нилу и лишь успел сорвать цветок, как внимание его привлек непонятный звук, очень похожий на плач. Юноша подбежал к кромке воды, раздвинул руками камыши и замер: запутавшись в водорослях, на воде качалась грубо сплетенная лодочка. Пентаур ступил по колено в воду и взял ребенка на руки. Младенец заплакал пуще прежнего, и юноша поспешил в храм, не обращая внимания на людей, оборачивавшихся на детский плач. У храмовых пилонов он столкнулся со жреческой процессией, возглавляемой старшим жрецом Амени.
— Откуда у тебя ребенок, Пентаур?
Жрец хмуро взглянул на него, и юноша внутренне сжался, потому что знал, что последует за этим вопросом — нет, это не был его ребенок. Как в нем могли усомниться!
— Я нашел его плывущем в лодочке по Нилу, — ответил Пентаур дрожащим голосом.
Жрец помрачнел: только еще одного подкидыша не хватало. Очередная женщина решила скрыть бесчестие, отдав новорожденное дитя на волю волн. Плач голодного младенца становился невыносимым, и Амени поспешил взять найденыша на руки, и в сильных мужских руках ребенок перестал плакать, зато жрец издал странный смешок.
— Девочка!
Недовольство его усилилось, и юноша знал причину: если мальчика можно отдать в храмовую школу, то что делать с девочкой? Не нянчиться же его жене! Но нянчиться придется. Воды Нила отдали девочку храму. И Амени действительно велел Пентауру отнести ребенка во двор и отдать той работнице, у кого было в грудях молоко, а вечером он обещал забрать девочку домой. Но вечером он не сумел отыскать ребенка и разгневанный покинул храм и всю ночь придумывал ученику достойное наказание, но утром, когда тот, как маленький, расплакался у его ног, жрец махнул рукой и разрешил до поры оставить ребенка при храме. Амени всегда питал к Пентауру слабость и в этот раз даже взращенный за ночь гнев не устоял перед мольбами юноши.
— Как ты назовешь ее? — спросил жрец, перестав сердиться.
— Нен-Нуфер, — тут же ответил Пентаур, протягивая жрецу цветок лотоса. — Она так же прекрасна. И он был в моих руках, когда я услышал ее плач.
Жрец усмехнулся и приказал ученику отнести младенца в храмовую пристройку для слуг и отдать на попечение рабыням, а самому вернуться к занятиям. Когда девочка научилась бегать, все поняли, что она не похожа на детей Кемета. Сомнений не оставляли ни ее изумрудные глаза, ни шелковые светлые волосы, ни бледный цвет кожи. Как она попала в бурную реку, оставалось тайной, но такой тайной, которую Пентаур не желал раскрывать.
Пентаур обожал играть непослушным светлым чубчиком девочки. На него нисходило озарение, когда тонкие шелковые нити скользили между пальцев. Его спина помнила множество побоев. Нерадивый ученик оставлял занятия священного письма ради мимолетного взгляда зеленых глаз воспитанницы. Девочка часто засыпала на его руках под сказки о богах или играя полами длинного жреческого одеяния. Он сам взялся учить ее письму. И учил не так, как учили жрецы, карая за каждый неправильный иероглиф ударами палок, а терпеливо разъясняя ученице значение каждой палочки, каждого рисунка. Он никуда не спешил.