— Ну, ничего. Заживет. Царапина, — и больно сжала мою руку.
Я вдруг поняла, что в эту минуту ей самой нужна поддержка, вероятно, гораздо больше, чем мне, поэтому крепко обняла мать Радима.
— Все будет хорошо, да? — спросила я.
Она тоже обняла меня в ответ крепко-крепко, пожалуй, как никогда еще меня не обнимала, и сказала:
— Конечно, все будет хорошо, дочка. Все образуется. Князь не допустит расправы над невинным.
Впрочем, уверенности в ее голосе не было вовсе. И от этого беспомощное объятие и беспомощная ложь выглядели еще страшнее. Не отстраняясь, я заглянула в голубые глаза матери Радима. Ожидала увидеть слезы, но взгляд Добронеги был абсолютно ясным. И очень решительным.
— Ранен он, — проговорила она.
Я вздрогнула.
— Кто ранен?
— Олег ранен, надо ему мазь снести.
Она направилась в дом. Я бросилась следом.
— Как ранен? Когда?
Почему-то я подумала, что когда его забрали со двора, с ним что-то сделали. Прошло совсем мало времени, но долго ли умеючи? Тем более, здесь такие лихие ребята.
Добронега обернулась ко мне и посмотрела слегка растерянно:
— Так кварской стрелой. Да пес еще подрал.
Я почувствовала такое неимоверное облегчение, как будто мне сказали, что Альгидраса уже освободили. На нетвердых ногах я добралась до стены, провела по ней рукой и, ощутив опору, прислонилась спиной.
— Фух! Что ж так пугать-то? — пробормотала я себе под нос. — Я уж думала, что люди князя что-то сделали…
Добронега внимательно на меня посмотрела. Медленно покачала головой.
— Не сделают они ничего без суда. С побратимом воеводы даже человек князя ничего без суда не сделает.
— Так он же… — начала я и внезапно осознала, что Добронега не в курсе. Случившееся во дворе этого дома осталось тайной, о которой в Свири пока никто не знал. Кроме дружинников, которые увели Альгидраса. И как раз они-то могут сделать все, что угодно.
— Пойдем быстрее, снесем мазь.
Я почувствовала, что не могу стоять на месте. Сама бросилась к полкам и начала снимать горшки… Добронега посмотрела на меня удивленно, впрочем, удивление быстро сменилось усталой улыбкой.
— Не те горшки берешь, — посетовала она. — Вот тот, дальний, дотянись.
Я быстро схватила указанный горшок, протянула ей.
— Корзина на улице… — Добронега еще не договорила, а я уже выбежала на крыльцо, схватила оставленную ею корзинку, вытряхнула из нее остатки травы и прибежала обратно.
Я понимала, что нужно действовать очень-очень быстро. Спустя пару минут мы заперли калитку, оставив во дворе притихшего Серого, и поспешили по тихим улочкам спасать бестолкового мальчишку. Мы шли довольно долго. Ориентируясь на шум Стремны, я поняла, что мы недалеко от внешних стен, в той части города, куда я еще не забиралась. За очередным поворотом перед нами вырос глухой забор, и я испугалась, что Добронега от расстройства свернула не туда и мы заблудились. Однако, приблизившись, я заметила в заборе неприметную калитку, которую Добронега не мешкая толкнула. Мы вошли в небольшой двор, чем-то похожий на двор при дружинной избе. Справа вдоль забора были аккуратно сложены дрова, напротив калитки стояла изба с низким навесом. Изба была невысокой, но тянулась вдоль всей противоположной стороны забора, и я не увидела в ней ни одного окна. Тут же из-под навеса показался воин в цветах князя Любима. Он был молод, но то, как он двигался, выдавало бывалого воина.