— Хорошо так заночевали. Уютненько, — процедил я себе под нос и поглядел на девочку.
Она лишь краем глаза углядела, что происходит в селе, но сразу отошла назад. Села под дерево, закрыла глаза ладошками и так и сидела до сих пор. Дрожала, как заморыш какой. И чего только дрожала? Всё уже закончилось.
— Чего ты боишься?
Малявка подняла на меня взгляд, но ничего не ответила. Поэтому мне оставалось только требовать:
— Я тебя спросил. Ты не заметила, что я жду ответ?
— Там много смерти.
— И что?
Непроизвольно я криво улыбнулся одним уголком рта. Мне показалась смешной реакция ребёнка на смерть — как можно бояться самого естественного процесса на земле, если он не касается тебя лично?
— Страшно. Они жестокие. Людей едят.
Страшно? Из‑за этого? Чего сейчас происходит страшного, кроме того, что мы вынуждены сидеть на влажной и колкой от сосновых иголок земле? Виверны не нежить, а нечисть. Они подчинены законам природы. Им требуется питаться, размножаться, иметь территорию для охоты. Почему их следует считать чем‑то кровожадным только потому, что они действуют согласно их инстинктам?
— Они не жестокие. Они просто стараются выжить. Некогда ареал их обитания был серьёзно ограничен. Люди вытеснили их к Орлиной гряде, как и многую другую нечисть. С двух сторон, и Амейрис, и Старкания, постоянно проводят зачистку приграничной территории, не давая им выбраться оттуда. В результате они страдают от нехватки пищи, — я поглядел в сторону селения горняков. — И потому они ищут новые места, чтобы насытиться. Всё элементарно просто.
— Они людей едят! — воскликнула девочка, словно пыталась донести до меня что‑то важное.
Но что? Я никогда не преклонялся перед человечеством и не возводил его в ранг совершенного вида. Скорее наоборот. Я считал себя редким исключением из примитивного быдла, имя которому человек.
— Подумаешь, — пожал я плечами, и Элдри снова закрыла глаза ладонями.
Мне была непонятна её реакция. Не скажу, чтобы я не сталкивался ни с чем аналогичным за всю свою долгую жизнь, просто до этого у меня не было то ли времени, то ли повода интересоваться подоплёкой такого восприятия мира. Поэтому я решил в будущем понаблюдать за девочкой, чтобы прийти к какому‑то выводу.
— Пошли, — она не отреагировала. — Эй, пошли.
Пришлось взять её за руку, чтобы повести за собой. Из глаз девчонки текли слёзы, но она не хныкала. Они просто беспрерывно чертили дорожки на её щеках.
— Да, чего ты плачешь?! — разъярился я.
Вроде сыта, никто не истязает… Чего она?
— Не хочу. Не хочу больше смерть видеть.
— Не хочешь, так не смотри.